Хронометр городской башни отсчитывал время — бесстрастный страж, сурово бдящий уходящие мгновения нашей жизни. Колокол зазвенел глухо, а дождь застучал сильнее по водостокам, заглушая своего бронзового соперника и не понимая, как слажен и гармоничен их дуэт. Симфония капель и металла. Красиво…
— Эй, вы, ну помогите же мне! — хриплый голос весьма бесцеремонно оторвал меня от меня от удовольствия созерцания. Обернулся, скептически рассматривая тонкую фигуру, скрючившуюся на постаменте. Подходить ближе не спешил, и мальчишка повернул недовольно голову. Лицо его казалось бледным мазком в провале серого капюшона бесформенной куртки, из-под которой виднелись мешковатые коричневые штаны и тяжелые мужские ботинки.
— Что вы там застыли? — снова окрикнул он. — Помогите мне! Он же сейчас упадет!
— Кто?
— Мрак! Да вы очнетесь сегодня, или нет? Идите сюда!
Подошел я исключительно от недовольства. Этот голос и сама несуразная фигура у реки как-то нарушали гармонию этого места, мне хотелось поскорее стереть эту несуразность, и снова погрузиться в бурление потока, отражения и одиночество, в котором я пребывал. Мальчишка все портил. Он застыл на самом краю гранитного парапета, так что я всерьез подумал, а не дать ли ему пинка. Один толчок, и парень свалится в воду, а река унесет его вниз по течению, на земли летнего протектората. Там, возможно, и выберется, хотя его дальнейшая судьба меня совсем не интересовала. Достаточно уже того, что его не будет здесь, в этом месте, давно облюбованном мною для уединения.
— Нет, вы что, глухой? Или не шибко умный? — Мальчишка, не подозревая о моих мыслях, кажется, сердился всерьез. Даже голос стал тоньше и звонче. — Возьмите вон ту палку и засуньте в дырку!
— Зачем? — Я покосился на мокрую и склизкую ветку, точно не собираясь брать ее в руки.
— Там мрак! Ну что непонятного? Ткните с той стороны, а я здесь поймаю! Да не спите вы! Ау, утро на дворе, солнце светит в левый глаз! Парам-пам-пам!
Я хмыкнул. В воду. Определенно. Мозги заодно прочистит: кажется, там опилок предостаточно. Шагнул ближе, намереваясь скинуть парнишку с парапета, но в дырке жалобно и тихо… мяукнуло.
— Там что, кошка?
— Кот! Я ведь говорю — Мрак! Битый час талдычу! Там закрыто, но я боюсь, что если пошерудю, он в воду свалится!
— О себе бы беспокоился.
— Что?
— Ничего. Лови своего Мрака.
Наклонился, отбросил тряпку, которой было заткнуто отверстие, попытался заглянуть. Труба была узкой — непонятно, как там вообще поместилось животное. Такие вставляют для отвода воды, если уровень реки поднимется до этой высоты. И сейчас там шевелилось что-то живое, безмозглое и мяукающее. Ветку я брать не стал, просто присел и крикнул в узкую трубу.
— Выскочил! — радостно заорал охрипший голос и закашлял надрывно. Я выпрямился, поднял голову к небу, все еще затянутому тучами. Дождь стихал, в разрыве серых клочьев даже показался кусочек синевы.
Если выглянет солнце, то этот день можно считать окончательно испорченным.
Повернулся и пошел в сторону Башни.
— Эй, стойте! Вы куда?
Мальчишка догнал и пошел рядом, приноравливаясь к моему шагу. Мяукающее и безмозглое теперь сидело в глубине его необъятной куртки.
— Куда это вы?
— А что, у тебя там еще один кот застрял? — безразлично бросил я.
— Да нет, — растерялся он. — Один он у меня. Мрак. Да он и не кот еще, котенок… Хотите посмотреть?
— Нет.
— Что, вам совсем не интересно, кого вы спасли?
— Я никого не спасал. Я просто крикнул в трубу.
Мальчишка посопел рядом со мной, удобнее устраивая животное и придерживая шевелящийся комок на груди. Комок норовил сползти на живот, и парень пыхтел недовольно, но не останавливался.
— Ну, посмотреть на кого вы крикнули. В трубу. Что, ни капельки не интересно?
— Нет.
— Совсем-совсем?
— Нет.
— Так не бывает, — убежденно протянул настырный мальчишка. — Точно вам говорю. Все люди любопытные, а вы что — нет? Вы разве особенный?
— Нет.
— Вот заладил, нет и нет! — рассердился он и запыхтел еще громче. Кот затих, пригревшись за пазухой куртки. — Как будто других слов нет! Тьфу!
Я резко остановился.
— Показывай.
— Что?
— Кота.
Мальчишка помялся, переступая с ноги на ногу. В его тяжелых ботинках хлюпнула вода. Наклонил голову ниже, чтобы спрятать своего драгоценного кота от дождя, и расстегнул куртку.
— Вот. Это Мрак. Правда, красивый? А вас как зовут?
Из темного нутра и дранной подкладки на меня смотрело мокрое и облезлое создание, желтоглазое и усатое, типичный представитель дворовых и беспородных семейства кошачьих. Но помимо совсем не примечательного Мрака за серой бесформенной курткой таилось и другое — острая девичья грудь, не стесненная бельем и натянувшая тонкий свитер. Я поднял взгляд и внимательнее посмотрел в лицо «мальчишки». Симпатичное лицо, курносое, с россыпью веснушек. Губы пухлые, но искусанные, с засохшей темной коркой.
— Так как вас зовут? — повторила девушка. И глаза у нее, словно мед горчишный. Темные, а в глубине янтарные.
— Никак. — Я отвернулся и быстро пошел к башне, не оглядываясь.
* * *Осень
Кристина
… —Крис, милая, где ты?
Тяжелые шаги за дверью огромного платяного шкафа, в котором она спряталась. Шкаф большой, а Криси маленькая, совсем крошка, и ей удобно сидеть на плетеном сундуке, что прячется в углу ее тайника. К тому же, она не одна, с ней друг — большой лохматый пес с одним ухом: второе оторвалось, и мама все обещает пришить, да всегда находятся дела важнее.
Но Крис не жалуется, пес нравится ей и одноухим.
— Криси, детка, ну где же ты? Выходи немедленно! Хватит прятаться, вредная девчонка!
Голос все зовет и зовет, и маленькой Крис смешно, что тот, кто ищет ее, так глуп. Ведь вот она, Кристина, под самым носом, но голос то удаляется, то приближается, человек заглядывает под кровать и громко хлопает ящиками комода, как будто девочка может спрятаться в их узком пространстве, набитом всякой всячиной. А в шкаф, большой и удобный, не заглядывает. Крис зажимает рот ладошкой, чтобы не хихикать, и прижимает к себе пса.
— Крисиии, девочка, мне придется тебя наказать!
Она все еще хихикает, но что-то меняется, и смех застревает в горле. Огромный платяной шкаф, такой надежный и уютный, вдруг уменьшается, он становится все ýже и ýже, а сама Кристина все больше. Еще немного, и она застрянет между створок, ее сдавят деревянные стенки, расплющат, словно гусеницу.
— Крисиии…
Голос все ближе. И тот, кто ищет, уже не хлопает дверцами и створками, он ходит кругами вокруг ее ненадежного укрытия, и притворяется, что не знает, где сидит, умирая от ужаса, его жертва. Он знает. Он все знает, и лишь делает вид, что ищет, а сам смотрит с усмешкой на шкаф, играет, потому что он любит играть. И любит ее страх, ее подкатывающую к горлу тошноту, ее панику, от которой руки становятся ледяными и мокрыми, а сердце стучит так, что больно в груди и ничего не слышно…
— Крииисс, выходи, милая… Ты ведь все равно от меня не спрячешься…
И она тихо всхлипывает. Потому что он прав: не спрячется… Пес в ее руках смотрит с укором, и второе ухо ему так и не пришили…
… Со вздохом Кристина проснулась и рывком села на постели. Осмотрелась. Ночник высветил мирную и безопасную обстановку ее спальни: шоколадные занавески, молочную кушетку у кровати и светлый ковер. В углу напольная ваза, узкая и изогнутая, словно змея, в ней одинокая белая орхидея. Никаких шкафов и никаких голосов. Просто кошмар.
Девушка потрясла головой и опустила ноги, ощутив ступнями мягкий ворс ковра. В окнах темно, значит, еще не расцвело. Но она по опыту знала, что уснуть уже не удастся. Накинула на обнаженное тело скользкий шелк пеньюара и прошла на кухню. В доме пусто и тихо, домработница проживает отдельно, и приходит лишь чтобы навести порядок и приготовить еду. Кристина не любила в своем доме посторонних. И не хотела лишних глаз и ушей. Дом, погруженный во тьму, словно разглядывал ее, прислушивался к шагам босых ног. Но девушка упрямо не включала свет, не пригибала голову и не таилась. Она шла по темному коридору, высоко подняв подбородок и ступая уверенно. Она — хозяйка. И никому не позволит себя напугать.
На кухне тоже горел ночник, но здесь Крис уже зажгла свет. Здесь уже можно. Ровное белое свечение залило удобное помещение, чистое стараниями кухарки. Девушка щелкнула кнопкой чайника. Достала из шкафа полотняный мешочек с кофе, осторожно развязала. Острый запах юга и солнца наполнил холодную отстраненность кухни, и Крис улыбнулась. Она любила варить кофе: этот процесс успокаивал и в то же время дарил вдумчивую сосредоточенность. Единение бронзовой турки, черных измельченных зерен и воды, неспешное, идущее со дна бурление, маленькие пузырьки по краям… Щепотка соли и перца, корица на кончике ножа, когда напиток готов. Первый глоток острый, бодрящий, настолько живой, что согревает изнутри своим огнем и щедро делится с девушкой этим ощущением жизни.
