Ньет прошел по пояс в воде, присел на каменный приступок. С волос, штанов и футболки текла вода.
Туша, облеченная зеленоватым свечением в темноте, чуть пошевелилась.
– Как дела по спасению мира? – прошлепала она.
– Привет, Мох. Все унываешь?
– Какого черта ты шляешься во внешний мир? Только нас позоришь. Мы не дружим с людьми. Люди лишили нас дома.
– Вы и с собой то не дружите, – Ньет фыркнул. – Знаешь, Мох, я не готов прожить остаток дней так, как ты – приклеившись задницей к стене и разлагаясь на слизь и водоросли. Все меняется, даже альфары это понимают.
– Альфары... ссссс....
– Так можно веками прятаться в канализации или развлекать зевак. Мутить воду. А потом сдохнуть.
– А ты что предложишь, Осока? Попроситься к людям? Вдруг не выгонят? Пустят в свои чистые дома, на мягкие постели? Не сссмеши меня.
– Нет... не предложу. Это очень тяжело – жить с людьми, – честно сказал Ньет.
Мох снова заворочался, пошевелил лапками-плавниками, капала вода, отдаваясь эхом под сводами.
– Должно быть место, где мы еще можем жить нормально. Не двое-трое фолари, которые в состоянии удерживать человеческий облик и пользоваться ножом и вилкой, а все, весь народ – кривые, хвостатые, чешуйчатые, собакоголовые... Все. Мох, ты раньше плавал в море. Если туда податься?
– Ты море видел? Река ведь в море впадает.
– Нет.
– А что так? Пару шагов ведь пройти. Иди, погуляй по берегу, пособирай камушки. Посмотрим, что тебе морские скажут. Если сразу голову не откусят.
Ньет замолчал и уставился в темноту, обняв колени руками.
Кого не спроси, все кричат в один голос, что морские – огромные, как горы, злые и никого не пускают в свое море.
Но море такое просторное...
– Я тебе так скажу, у каждого своя судьба. И у нашего народа она кончилась. Нечего ко всем с расспросами приставать. Родился в реке – живи в реке, а нет больше реки – сиди на берегу, людям на посмешище. Одно беспокойство от тебя, Осока.
Клацнули огромные челюсти, и Мох с головой ушел на дно, скользкая широкая спина бревном маячила на поверхности.
Говаривали, что Мох когда-то был свободным морским скитальцем, странствовал с места на место, нигде не останавливаясь надолго. А потом нашел свой приют здесь. И теперь не хочет двигаться с места, даже вспоминать ничего не хочет. Всем доволен.
Ньет вдохнул запах сырости и плесени и закусил губу.
***
Он сдвинул со стола заплесневелые бумаги, постоял, проводя пальцами по пыльной дубовой столешнице.
Тяжелые бархатные занавеси скрывали окно, в их складках скопилось само время.
Поблекли и пожелтели шпалеры с райскими птицами.
Он отвернулся от окна и зашагал по комнате, мерно постукивая каблуками.
Пыль покрывала все здесь – позеленевшую бронзу вьюшек и дверных ручек, прихотливые изгибы карниза, ореховую обшивку нижней части стен.
Зеркала прикрыты тканью, убран ковер на лестнице, в вытертых каменных ступенях остались ушки от прижимных стержней.
Сагайская напольная ваза сохраняла в себе сухие стебли, драконы вились по тонкому фарфору, являя из под серого налета яркие усы, оскаленные пасти.
Он отвлекся, разглядывая их, и застыл в задумчивости.
Часы, массивные, высокие, с маятником – остановились, казалось, столетия назад.
«Культурный фонд Лавенгов», гласила табличка над входом.
Спуститься с лестницы, постоять в просторном темном холле, слепо глядя в занавешенное зеркало. Усмехнуться.
Снова подняться наверх, в комнату с эркерным окном, где на столе истлевшие записи, в шкафу – заскорузлые от времени книги.
Потом он опустился в старое гобеленовое кресло с неразличимым почти гербом, закинул ногу на ногу, привычно потер щемившее левое плечо.
Снял с древнего, с рожками, телефона трубку, покрутил диск.
– Госпожа Лара? Это заказчик. Да... нет... вы получили деньги?
Молчание. Неразборчивый женский голос.
– Конечно. Берите все самое лучшее. Я...буду очень благодарен.
3.
Ньет некотрое время вглядывался в лицо госпожи Кресты Карины, стараясь понять – человек ли это. Танцовщица – старая, сухая, костистая, с тяжелыми кольцами на птичьих пальцах, слушала разговор. Наконец взгляд огромных, черных, густо подведенных глаз остановился на нем. Ньет вздрогнул – будто обожгло.
Нет, не человек.
– Рамиро, – сказала черноглазая. Голос был низкий, грудной. – Отпусти мальчика, пусть погуляет пока.
– Ньет и впрямь... – Рамиро очередной раз потянулся к пачке, выбил папиросу, покрутил в пальцах и со вздохом сунул обратно. – Погуляй, мы тут быстро все решим, и я тебе потом театр покажу.
– "Быстро"! – черноглазая фыркнула.
Ньет кивнул и умелся от греха подальше.
В коридор он идти побоялся, поэтому спрятался в тени на последнем ряду и оттуда разглядывал едва освещенное зеркало сцены – пустое, увешанное черной тканью пространство, молчащее, как осенний лес. С первого ряда доносились оживленные голоса, Ньет перестал прислушиваться и начал задремывать, как дремал бывало в безопасной тиши придонных вод.
Легкое движение рядом, шелест, кто-то тронул его за плечо.
Фолари вскинулся, оскалил зубы и на всякий случай зашипел. Потом опомнился, отпрянул, сел обратно в кресло.
– Ого, да ты из наших, – на него в упор уставились прозрачные глаза в черных ресницах. Бледное личико, высветленные добела волосы. – Где такие клыки нарастил?
Девчонка стояла рядом, легкая, стройная, черно-белая, как рисунок углем на белой бумаге.
– Я... – фолари смутился. – У меня так всегда было.
Спутала. Хорошо хоть не убежала с визгом.
– Ну да, конечно, – легкая улыбка.– Ладно, не хочешь говорить — не надо. Меня Десире зовут.
– Ньет.
– Ты господина Илена ученик? – Десире покосилась в сторону сцены.
– Что-то вроде. Помогаю ему с работой. Временно.
– Говорят у него такой характер тяжелый, что на стенку залезть можно, – подковырнула девчонка. – Одно время я боялась что они с матерью поженятся. Я бы тогда из дома сбежала.
– Почему это тяжелый, – Ньет обиделся за своего человека. – Нормальный характер. Не дерется, еда у него вкусная. Картинки. А кто твоя мать?
– Лара, – Десире сморщила носик и темные нарисованные круги под ее глазами показались совсем уж неуместными. – Полезли на крышу? А то она меня щас увидит и примотается к чему нибудь. Пусть они с госпожой Кариной твоего Рамиро терзают, а мы сбежим.
Ньет поднялся и пошел за ней, осторожно пробираясь меж креслами. Она похоже так и не сообразила, с кем познакомилась. Люди так легко обманываются, только если все делать, как они привыкли.
Десире вывела его в просторный холл, увешанный гербами и портретами, свернула, пошла к высокой двустворчатой двери под арочным сводом, задевая вытянутой в сторону рукой круглые бока колонн.
– Тут лестница на ложи и бельэтаж, поднимемся по ней и вылезем на колосники. Никогда не был над сценой?
– Я тут вообще первый раз, – честно сказал Ньет.
– А ты разве не на театрального художника учишься?
– Нет.
За дверью оказался красивый светлый коридор а потом и впрямь лестница, мраморная, с красной ковровой дорожкой и деревянными перилами, отполированными тысячами рук.
Десире полетела вверх по ступенькам, Ньет поспевал за ней, умудряясь еще и головой по сторонам вертеть. Этажа через три красивая лестница сузилась, ковер исчез, мрамор сменился бетоном. Еще пара пролетов.
– Вот, нам сюда.
Следующая дверь оказалась совсем простой, окрашеной в бежевый, с обычной круглой ручкой – никаких завитушек.
– Проберемся над сценой, только ступай осторожней, не топай там особо.
Десире распахнула дверь, Ньет с любопытством заглянул внутрь и тут же отпрянул.
Железо. Много злого, жаркого, пахнущего опасностью и смертью железа.
Как в печь шагнуть.
– Ты что это? Высоты боишься?
Десире с легкостью спорхнула на железный помост, пробежалась вперед – металл даже не загудел под ней. Обернулась, поманила за собой.
– Не дрейфь, давай руку. Эх ты, а еще химера...
– Я не химера.
Из бархатной гулкой тьмы перед и под ними шел ровный жар, вынуждая отвернуть лицо. Фолари сощурился, стараясь не дышать.
– Мы не боимся высоты, – серьезно сказала Десире. – Мы не боимся высоты, тьмы, смерти и Полночи. Мы ничего не боимся. Только так можно стать свободным.
Ньет выдохнул и шагнул вперед. Побрел за своей проводницей, стараясь не смотреть вниз, не дышать, не оглядываться.
Если попривыкнуть... можно пройти.
Смерти он боялся.
Злое железо окружало его со всех сторон – гигантская тяжеленная клетка, решетки колосников, черные тросы, уходящие вниз, спящие машины, ряды слепых прожекторов, огромных, как в порту, металлические реи и растяжки, бегучий такелаж сухопутного судна.