— Гляди, точно баранов огораживают!.. — говорили на стенах.
— И шкуру сдерут, как с барана…
— Посмотрим, кто кого! Пусть сюда, стервецы, сунутся!..
К воротам подъехало несколько всадников. Среди них был князь Глеб. Он кричал, клялся, что никакого вреда никому в Рязани не будет:
— Откройте ворота и выходите в поле! Только добро свое оставьте дома. Свободно пойдете, куда хотите, татары пальцем вас не тронут.
— Это Глеб Владимирович, — заволновались на стене. — Братоубийца окаянный! Сродственников обманом перебил. Каин проклятый!.. Недаром тебе анафему поют!
— Братьев сгубил, теперь родину продаешь… Кол тебе осиновый в спину!
Со стены полетели стрелы. Ловко пущенный камень ранил Глеба. Он поспешно повернул коня и умчался обратно.
На рассвете камнеметная машина придвинулась ближе к городским воротам. Татары, скрываясь за большими деревянными щитами, начали обстрел. Они оттягивали бревно с железной чашкой на конце, опускали в чашку большой камень. Невдалеке, за развалинами дома, скрывались в засаде татарские всадники, поджидая, не выйдут ли смельчаки из ворот.
Воевода Кофа приказал строго-настрого:
— Сохраняйте свою силу! Отбивайте неверных! Но не выходите из ворот. Они нам готовят лукавую затею!..
Глава девятая
«ЧЕЙ БОГ СИЛЬНЕЕ?»
Вечер накануне штурма Рязани Бату-хан проводил в той же церкви. Юртджи писали последние приказы отрядам. Самые строгие наказания угрожали тем, кто не ворвется в город, а откатится обратно.
Субудай-багатур сидел около Бату-хана мрачный и неразговорчивый. На вопросы кивал головой или отрицательно подымал палец. Наконец сказал:
— Сегодня ты, ослепительный, дал приказ о наступлении. Нельзя вернуть пущенную стрелу. Прикажи завтра сделать из глины тысячи дзаголма, [12]чтобы варить мясо для пира, для праздника победы. Но эту ночь надо спать и готовиться к бою.
Ханы, сидевшие около Бату-хана, поддакнули и сказали обычное пожелание:
— Да не будет у нас недостатка в кровавой войне и в пирах, залитых жиром и маслом!
Бату-хан забеспокоился:
— Я приказал привести моего учителя, мирзу Хаджи Рахима.
— Он здесь, около твоего шатра. Он охраняет иноземных мусульман.
— Это не его дело. Я звал его — он должен быть здесь.
— Ослепительный! Он сам не идет.
Бату-хан встал и быстро вышел из церкви. Около паперти, прижавшись друг к другу, сидела группа людей в больших белых тюрбанах и цветных ватных халатах, отороченных мехом. Одни причитали, другие твердили молитвы. Около них стоял Хаджи Рахим с поднятой рукой, в которой при ярком лунном свете блестела золотая пайцза.
Группа монгольских воинов стояла в нескольких шагах, подняв над головой мечи. При каждом их движении мусульмане принимались кричать, а Хаджи Рахим поднимал выше золотую пластинку.
Бату-хан сказал несколько слов стоявшему рядом толмачу. Сторожившие монголы отшатнулись. Они попытались убежать, но из темноты выступили «непобедимые» с обнаженными мечами и остановили их.
Толмач обратился к монголам:
— Пожравшие своего отца, желтые дураки! Бродячие глупые собаки! Зачем вы здесь, около порога джихангира? Пожалейте свою красную жизнь толщиной в нитку!
Монголы загалдели, перебивая друг друга:
— Мы поймали добычу, она наша… Ее у нас отнимают. Это торгаши… Мы их зарубим, возьмем их золото и серебро. Они были вместе с урусутами! А этот мусульманский колдун с длинной бородой поднял над ними золотую пайцзу Священного Воителя. Пока он держит пайцзу, мы их не тронем. Когда он опустит руку, мы заколем торгашей и разделим добычу…
Бату-хан топнул ногой:
— Сейчас вы услышите мое решение. А вы, мусульмане, отвечайте! Где ваша родина? Как ваши имена? К кому у вас нужда? Говорите скорее!
Купцы, стоявшие на коленях, склонились до земли. Один, благообразного вида, с длинной черной бородой, выпрямился и сказал:
— Мы люди разных стран, но мы одной веры — сыны Мухаммеда. Мы — купцы, приехали торговать в твоем войске. Наше золото и серебро послужит для общей пользы: мы скупаем у воинов продаваемые ими вещи и сами продаем сушеный виноград, фисташки, имбирь, вино, хлеб и все, что нужно для твоих великолепных храбрецов.
Бату-хан указал на Хаджи Рахима:
— Вы знали раньше этого человека?
— Нет, мы его увидели впервые в тот миг, когда он поднял над нами золотую пластинку.
— Вы обещали ему награду?
— Мы обещали и снова обещаем награду за наше спасение. Но он сказал, что дервиши и имущества не имеют, и золото презирают.
Хаджи Рахим прервал:
— Да, презирают золото, кроме золотой пластинки с твоим именем.
Бату-хан заговорил горячо и резко:
— Слушайте вы, купцы! Бату-хан проходит по разным странам и покоряет народы. Кто мне не покоряется, тот увидит смерть. Кто вносит беспорядок, как вы, — указал он на монголов, — тому мои «непобедимые» ломают спину…
Монголы упали в снег и завопили:
— Прости нас, великий джихангир!
— Вы, купцы, пойдите к Субудай-багатуру. Он проверит, кто из вас действительно купец. Каждый купец получит пайцзу и будет ездить с моим войском и свободно торговать. Кто же окажется лгуном, тому разобьют затылок и бросят собакам. А вы, шатуны, бродяги, отошедшие от своего отряда, вы из какого тумена?
— Из тумена сына великого кагана Гуюк-хана.
— Я так и знал. Вы не цените того, что находитесь в войсках будущего кагана, и позорите имя Гуюк-хана. Субудай-багатур, проверь, из каких отрядов эти шатуны, отрежь каждому правое ухо и с охраной отошли их обратно в лагерь Гуюк-хана.
Монголы снова подняли вопли, прося милости. Бату-хан, не обращая на них более внимания, взял за рукав Хаджи Рахима и повел его за собой.
В церкви, у широко раскрытых царских врат, были разостланы ковры и шубы. На них, поджав ноги, сидел Бату-хан. Он рассеянно кивал головой, слушая, что рассказывал сидящий рядом Хаджи Рахим. Дервиш был в русском нагольном полушубке и меховых сапогах — подарок Бату-хана.
Священник в рясе, придерживая рукой серебряный крест на груди, тихо ходил по церкви и, крестясь, прилеплял восковые свечи перед каждой иконой. Это он делал по приказу монгольского владыки, который ему заявил через толмача: «Я хочу выразить почтение каждому урусутскому богу. Я не хочу, чтобы какой-нибудь урусутский бог на меня сердился и мне вредил».
Священник косился на Бату-хана, который продолжал безмолвно сидеть. Хаджи Рахим ему говорил:
— Я снова умоляю тебя — отпусти меня. Я не хочу быть в этом море крови. Зачем ты истребляешь столько народов, которые хотят жить мирно и свободно?..
— Пусть охраняют мечом свою свободу! Монголы сильнее всех. Вся вселенная должна покориться потомкам моего деда — Священного Воителя.
— Зачем я тебе? Отпусти меня.
— Нет, ты будешь следовать за мной. Я слышу кругом одну лесть. Правду говорят мне только Субудай-багатур, Юлдуз-Хатун и ты… Мое желание — иметь всегда человека, который говорит правду. Конечно, ты должен говорить правду, только когда мы вдвоем. Если ты начнешь меня осуждать при других, я прикажу переломить также и тебе хребет, чтобы другие меня боялись…
— Кто говорит правду, умирает не от своей болезни.
Бату-хан повернулся к священнику, проходившему мягкими шагами по церкви:
— Почему хорошо пахнет?
— Я кадил перед священными иконами.
— Что такое «кадил»? Покажи.
Священник подсыпал на угли кадила ладана и начал кадить перед иконой. Бату-хан засопел:
— Дзе-дзе! Это хорошо! Махай на меня!
Священник испуганно перекрестился:
— Господи, прости мое прегрешение!.. — И он стал размахивать кадилом перед Бату-ханом.
— Чьи боги сильнее? — продолжал Бату-хан. — Урусутские или монгольские?
— Бог один.
— Неправда. Сколько у вас богов навешано по стенам? Богов много, и добрых и злых. А самый могучий — наш бог Сульдэ, бог войны. Он даст нам победу, и все покорятся нашему мечу. Тогда монголы будут править всей вселенной!..
Глава десятая
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ РЯЗАНИ
…Сий бо град Резань, и земля Резанская, изменися доброта ея, и отиде слава ея, и не бе в ней ничто благовидети — токмо дым и пепел. Не бе бо в граде пениа, ни звона, в радости место всегда плач творяще.
(«Повесть о разорении Рязани Батыем». XIII век)С утра татары подошли близко к рязанским стенам, подтаскивая за собой лестницы. Они были разные: и связанные из нескольких коротких тесин, и сбитые сосновые лесины с перекладинами, были и сделанные наспех из длинных бревен с двухсторонними зарубками.
Под городскими стенами раздавались крики татар, вопли избиваемых пленных, стук топоров и заунывный визг дудок, которыми татарские воины подбодряли себя перед штурмом.