А дождь.
Дождь – это хорошо… и даже замечательно… она вытянула руки, радуясь возвращению. И холодная вода больше не доставляла неудобств.
Затекает в рукава?
И плащ остался в баре? Пускай… главное, смыть этот запах… в душ бы, но что-то подсказывало, что в ближайшие часы душ Тельме не грозит.
Мэйнфорд стоял.
Курил.
Курил он на редкость вонючие сигары, но сейчас Тельма радовалась и этой вони, и даже подумала, что если попросить одну, он не откажет. Поделится. Нет, она сама не курит, но иногда вот. Лучше сигары, чем духи.
– Вы как? – первым заговорил Мэйнфорд. Он стоял, прислонившись к стене, которая выглядела не настолько чистой, чтобы к ней и вправду стоило прислоняться.
– Жить буду.
Собственный голос был сиплым.
Помолчал.
Покосился. Вздохнул:
– Блевать хочешь?
– Спасибо. Воздержусь…
– Смотри… если вдруг, то отвернуться могу…
Какая внезапная щепетильность. Почти умиляет. И Тельма, тряхнув головой, оборвала эту ненужную нить ненужной же заботы.
– Записали? – спросила она.
– Записал. – Он выпустил кольцо дыма. – С лицами…
– Рассеиватели.
– Ясно.
А пепел, отломив, бросил в лужу.
– У тебя неплохо вышло…
Мило. Почти комплимент. И Тельма кивнула: неплохо, так неплохо… ему видней. Она молчала. И он молчал. Курил. И стоило бы вернуться, но сама мысль, что снова придется спускаться в подвал, вызывала тошноту. Но и плащ бросать… другого у Тельмы нет. И при нынешней ее зарплате не скоро появится. Стоит поискать подработку. Те же цверги намекали… один-два заказа…
Хотя бы для того, чтобы одежду приличную прикупить.
Но об одежде не думалось, вообще ни о чем, кроме… певички, почти разрезанной пополам… и той девочке с алмазами… их ведь не тронули, хотя ожерелье стоило тысяч двадцать… по нынешним временам и того больше.
И бумажник у квартерона был солидный.
Касса опять же.
– Кто это был? – Молчать и дальше стало невыносимо.
…если попросить Мэйнфорда, он спустится за плащом. Но лучше уж самой, рискуя вляпаться в остаточное воспоминание. Воспоминание Тельма как-нибудь да переживет.
– Кто именно?
– Все.
– Веселый Билли…
– Квартерон?
– Заметили?
– Старшая кровь иначе воспринимается… это как… как в кровать крошек насыпать. – Тельма сама не знала, зачем ему объясняет. Никому и никогда не было интересно, что чувствует чтец.
– Понятно… да, квартерон… бабка из альвов… отрезанная ветвь… когда-то ушла из дому по большой любви, но… печальная история. – Он посмотрел на сигару. – Не мешает?
– Что? А… нет…
– Старик наш не любил, когда курили. Мятные леденцы будешь?
– Буду.
Сладкого хотелось. А леденцы… Тельма еще вчера собиралась прикупить коробочку, но забыла как-то.
– Вельма очень расстроилась, когда внука убили… и от ее расстройства нам одна головная боль…
Вельма… бабка… отрезанная ветвь… вряд ли она стара, альвы живут куда дольше людей, даже малефиков.
– Мы уговорили ее подождать… – Мэйнфорд поморщился.
И недокуренную сигару выбросил.
Глава 4
Зачем он вообще что-то объясняет?
Рассказывает?
Было бы кому… девице, которая ненадолго прибилась к участку, но неделька-другая и она передумает… или нет?
Стоит, обняла себя. Плечи узкие. Шея длинная. И белые волосы прилипли к ней. Вымокла вся. Пиджачок дрянной, юбка перекрутилась, сбилась набок. Мэйнфорд всегда задавался вопросом, из какого же дерьма шьют форменные костюмы. Этакую поганую ткань найти непросто, а поди ж ты…
Плащ свой оставила в подвале.
Спускаться не хочет.
Старик и не стал бы, послал бы кого, а эта молчит, гордая.
Но крепкая.
Ребят, которые по вызову прибыли, выворачивало, хотя они к местной кровище привычные. Эта же видела, как оно было, а держится. Побледнела слегка, и то не скажешь, то ли от увиденного, то ли от холода.
– Держи. – Мэйнфорд набросил на плечи чтицы свой плащ. – Не хватало, чтоб засопливела. У нас работы много.
Прозвучало так, будто он оправдывается.
И заботится.
Чушь собачья. Мэйнфорд, конечно, заботится, но исключительно о своих людях и из побуждений эгоистичных. Да и теперь… пока девчонка не сбежала, надо пользоваться.
Чтица она и вправду великолепная.
Первый уровень.
Он и не представлял себе, что такое и вправду первый уровень. Старик обладал третьим. И слепки его получались мутными, порой расплывались, рвались, выцветали до черно-белых и желто-бурых цветов. Ни звука, ни запаха.
Жаль, что запахи записать невозможно…
Или хорошо?
Вельма наверняка узнает и про чтицу, и про запись… и получит. Демонова баба всегда получала то, чего хотела.
– Им не нужны были деньги. – Тельма от плаща отказываться не стала, закуталась поплотней, так, что наружу торчали нос и белобрысая макушка.
– Не нужны.
– Тогда зачем это все?
Хороший вопрос. Мэйнфорд и сам им задавался, единственный ответ, который в голову приходил, ему совершенно не нравился.
– Они хотят войны.
– Кто?
– А вот это нам и надо выяснить. Вельма держит эту часть города. Торговля спиртным, игры, девочки. У нее широкий круг интересов.
И неплохое наследство, доставшееся от Громилы Ги, которое она не только сохранила, но и приумножила.
– Кто-то решил ее подвинуть.
– Убив внука?
– Не только. Если бы дело было только в нем, нашли бы другое место. Билли охрану не жаловал. И вообще на редкость безголовым типом был. Нет, дело не в том, что убили, а в том, как это сделали… ее клуб… ее люди… ее кровь… они пришли, чтобы положить всех. А голова – это и вовсе оскорбление.
– Иль-агра…
И о Предвечной искре, дарующей жизнь, она знает. С другой стороны, ничего удивительного, чтецов учат не только пользоваться даром.
– Да. Голову нашли… ее спалили в мусорном баке.
– И теперь он не сможет возродиться.
Мэйнфорд кивнул.
Старая ведьма явилась в управление. И да, на ведьму она походила меньше всего. Милая дама неопределенно средних лет…
Костюм из жатого шелка.
Нить черного жемчуга единственным знаком печали.
Сумочка на золоченой цепочке. Аккуратные пальчики с аккуратными ноготками. И сложно представить, что этими пальчиками Вельма когда-то выдавила глаза Веселому Джеку. Если, конечно, верить слухам… она всегда оставляла за спиной только слухи. Ни доказательств, ни уж тем более свидетелей.
– Моя клиентка, – она и разговаривала сама редко, предоставляя высокую сию честь семейному адвокату, – крайне опечалена ужасным событием, которое недавно имело место быть.
Опечаленной она вовсе не выглядела, скорее злой. И Мэйнфорд ощущал ее злость, как и давящую, но вместе с тем притягательную, силу Старшей крови.
– И она желает знать, какие действия предприняты полицией, чтобы покарать злоумышленников.
– Следствие ведется.
– Моя клиентка…
– Узнает обо всем в свое время.
Она позволила себе улыбнуться, показывая тем самым, что уже знает, и быть может, куда больше полиции.
– Моя клиентка…
Вельма подняла руку.
– Выйди. Нам с мальчиком надо поговорить.
Тихий ее голос, не голос – шелест ветра в гривах ив – заставил адвоката вжать голову в плечи. Ослушаться он не посмел. И дверь прикрыл плотно.
– Он вас боится.
– Люди в большинстве своем меня боятся, – согласилась Вельма. – Но не вы… с другой стороны, вас нельзя назвать в полной мере человеком.
Она склонила голову набок.
– Вы ведь не хотите войны, Мэйнфорд из рода Альваро? Во всяком случае, я очень надеюсь, что вы не хотите войны… конечно, с точки зрения разума, вам было бы выгодней не вмешиваться.
Острый язычок скользнул по губе.
А ей кровь нравилась. По слухам… конечно, не всем слухам можно верить, и сложно было представить, чтобы эта холеная дама, идеальная во всем, купалась в крови врагов.
Негигиенично это.
– Предлагаете постоять в стороне? Хорошая мысль… позволить таким, как вы, перебить друг друга…
– Таких, как я, больше нет, Мэйнфорд-мааре, не заблуждайтесь. Но… я не буду возражать, если ваша полиция и вправду… немного отдохнет.
Коготок коснулся коготка.
Беззвучно.
И все же Мэйнфорд вздрогнул.
– Если случится война…
– Погибнут невинные люди…
– Невинные люди всегда гибнут, – глядя в глаза, ответила Вельма. – Впрочем, я слишком давно живу, чтобы поверить, что невинные люди и вправду существуют. Что до остального, то небольшая чистка пойдет городу на пользу. Вам ли не знать, что он тоже любит кровь…
Она коснулась коготком губы.
– Город будет вам благодарен… очень благодарен…
– Обойдусь я как-нибудь и без этой благодарности.
