– Меня зовут к себе и подруги, и мама твоя помощь свою предлагала. И вообще, у меня под Калугой квартира от бабушки осталась, и дом под Ижевском есть, от тетки. Не думай, пожалуйста, что я решила использовать тебя в качестве запасного аэродрома.
Он только что именно эту мысль и катал в голове.
– Я просто поняла… Поняла, что ты – самый лучший в моей жизни мужчина, Олег, – с чувственным напором закончила Женечка, вздохнула и добавила: – Во-о-от…
Он молчал, и она замолчала.
Он понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Она, может, тоже об этом думала. Он рассеянно водил глазами по собственной кухне, где она когда-то хозяйничала. Вспоминал, как больно было ему касаться всех этих шкафов, чашек, вилок, тарелок после ее ухода. Клялся себе, что выживет, что не повторит такого больше никогда. Не позволит с собой сотворить подобное! Он лез в холодильник и замирал у открытой дверцы, забывая, зачем его открыл. Захлопывал сверкающую дверцу, прижимался к прохладному металлу лбом и клялся себе, клялся…
– Олег, почему ты молчишь? Ты против?
Он понимал, что во второй раз такой боли ему просто не пережить. Если это случится с ним еще раз, он просто-напросто сломается. Но…
Но, господи, как же плохо было ему все эти годы одному!!! Как тошно, противно, каким тускло-сизым казался каждый день. Серо-осклизлыми и бесконечными казались каждые сумерки. А утро, долгожданное утро после мучительной бессонной ночи никак не наступало, и все тут.
– Олег?.. – Голос Женечки тревожно подрагивал. – Олег, что?!
Он закатил глаза и обругал себя трижды, прежде чем обронить то, за что потом себя, возможно, еще не раз проклянет:
– Приезжай, Женька. Приезжай, я без тебя не могу, черт возьми…
Глава 10
Возвращение в город получилось скомканным и противным. Кузьмин совершенно не церемонился с ней и не подбирал выражений. Впихнул ее в машину, на заднее сиденье.
– Сиди и не вякай! – приказал он тоном, не терпящим возражений. – Если тебе приспичила нужда ментам сдаваться, сделаешь это в городе. По дороге не вздумай бузить. Если остановят, молчи. Я тебя не похищал, между прочим!
– Да? А что же ты со мной сделал? – огрызнулась Дина.
Ей почему-то до слез было обидно, что он так с ней разговаривает. Как с ничтожеством, в самом деле! С какой-то пожилой тетушкой, встретившейся ему по пути, у которой Кузьмин узнавал дорогу, он был до такой степени вежливым, что Дину едва не затошнило. А ей он второй час подряд грубит, рычит на нее и не смотрит почти в ее сторону.
Может, оно и к лучшему. Может и хорошо, что не смотрит. Смотреть на нее теперь – то еще удовольствие: волосы, как пакля, одета не пойми во что.
– Я с тобой, дылда, пока еще ничего не сделал, – хмыкнул он противно и повернул зеркало заднего вида, так, чтобы видеть ее. – И делать ничего не собираюсь. Так что не надейся. Пытался помочь, уберечь тебя от неприятностей, а может быть, даже и от смерти самой, но… Но раз тебе это не нужно – скатертью дорога в органы. Там тебя встретят, дылда! Там тебя так встретят!!! Поверь, на всю жизнь запомнишь! Мне ли не знать… Да, не забудь сказать, что ты когда-то давно свидетельствовала в суде против меня.
– Это еще зачем? – не поняла Дина.
– Может, зачтется пакость твоя. Менты это дело любят…
– Какое?
– Пакостничество!
Все, больше до самого города – ни слова.
Дина сердито смотрела на его белобрысый заросший затылок, рассматривала мочки ушей, от чего-то вдруг показавшиеся ей трогательными. Крепкая шея торчала из воротника тонкой клетчатой рубашки без рукавов, и на шее обнаружилась родинка. Очень тоже трогательная, между прочим. В какой-то момент она даже поймала себя на мысли, что любуется его сильными руками, вспомнила, как он этими руками ее трогал в зарослях, и…
И уловила на себе его взгляд в зеркале.
Он тоже наблюдал за ней! И заметил, конечно, заметил, что она его рассматривает. И хмыкнул довольно, сволочь.
– Витю я тебе никогда не прощу! – зачем-то брякнула она.
– Оп-па! – Кузьмин заржал, замотав головой. – Перегрелась ты, что ли, дылда? При чем вообще тут твой Витя покойный сейчас, а? И я при чем? Выяснили вроде все, дылда! А-а-а, я понял. Ненавидеть меня пытаешься, а не получается, так? Рассматриваешь меня. Может, даже и любуешься. Так, дылда?
– Урод! – вспыхнула Дина и, привстав, стукнула его по плечам обеими руками. – Какой же ты урод, Кузьмин!
Он снова довольно заржал и молчал потом уже почти всю дорогу до города. Тишину нарушил лишь однажды. Затормозил на светофоре и спросил:
– Итак, тебя куда доставить-то, дылда? К ментам везти или к дому? Или еще какие-то варианты есть? – Он долго смотрел на нее, но теперь уже сквозь темные очки, выражение его глаз рассмотреть было невозможно.
Дина запаниковала, не зная, что ответить.
А и правда, куда ей податься?! В милицию идти ей расхотелось почти сразу, как только она брякнула об этом. Домой? А что ее там ждет? В лучшем случае рассказы соседей о том, что ее ищет милиция. В худшем – засада. И хорошо еще, если засаду организовали представители органов. А если убийца? Хотя…
Она ведь подумывала, и всерьез, что убийца – Кузьмин или кто-то из его сообщников. Так что возле дома ее могла ждать лишь милиция.
Других вариантов пребывания в этом городе у нее не было. Идти ей некуда и не к кому. Да и с Кузьминым, хоть он и сволочь самонадеянная, и подозревала она его, одному богу известно в чем, все же как-то было спокойнее. И знают они друг друга давно, и вообще…
– Ну! Чего молчишь?
– Не знаю я, – промямлила Дина. – В милицию я всегда успею. Домой – не могу. А больше…
– Понял, не дурак, – хмыкнул Кузьмин и резко вывернул руль влево.
Они исколесили весь город, кажется, прежде чем остановились на тихой, утопавшей в зелени улочке. Здесь стоял всего лишь один жилой двухэтажный дом с одним подъездом. Вокруг дома был разбит красивый садик, стояло несколько припаркованных машин, детская площадка была красиво и ярко оборудована, имелся большущий стол, обитый оцинкованным железом, и скамейки вокруг него. Сейчас там сидело четверо мужчин пенсионного возраста и пара на пару играли в шахматы.
– Привет, мужики, – Кузьмин, не прячась, подошел к ним со спины, поочередно пожал всем руки. – Как игра?
– Привет, Данила, – охотно поздоровались они с ним, как с давним знакомым, чему Дина несказанно удивилась – он же недавно в городе? – Игра? Так себе игра. То ли жара, то ли еще что-то мешает. Твоя?
Тут все разом обернулись на Дину, стоявшую чуть в стороне со своей огромной сумкой. Она чуть от стыда не провалилась сквозь землю от такого пристального внимания. Одежка на ней – пугало краше наряжают, страшный рыночный трикотаж, до первой стирки, называется. Волосы в колтун сбились. На подбородке сегодня утром прыщ обнаружился. Кеды в пыли. Бр-рр, отвратительная девица! Смешно будет, если Кузьмин назовет ее своей.
А он и не назвал, сволочь!
– Нет, так, знакомая давняя, – небрежно кивнул он в ее сторону. – Приехала в город из деревни, жить негде, кошелек украли. Как всегда это и бывает с деревенскими клушами, так ведь? На вокзале ее подобрал, а то еще денек-другой – и на панели очутилась бы.
И он незаметно от мужчин подмигнул ей. А ей снова хоть плачь. Клуша, значит, деревенская! Ну-ну…
– Да, что да, то да, – зачмокали разом мужики сочувственно. – Сейчас наивных девок мало, конечно, рыси одни. Но таких мало. И их вычисляют, н-да!
– Каких? – Кузьмин уже было поволок ее за локоток к единственному подъезду, но тут вдруг остановился. – Каких, Григорий Михайлович?
Дядька, по виду самый старый их всех, снова поднял взгляд на Дину. Но глазом на соперника по игре косил – а вдруг тот фигуры переставит?
– Таких, как эта, Данил. Хорошая девка, поверь.
– И чем же она хорошая-то, Михалыч? – Кузьмин присвистнул, отступил на шаг и начал рассматривать ее, как товар на сельской ярмарке, только еще пощупать оставалось. – Дылда, она и есть дылда!
– Дурак ты, Данила! – покрутил Григорий Михайлович пальцем у виска, продолжая наблюдать за соперником. – Не туда смотришь, не туда! Глазки у девки хорошие, а в глазках – вся суть их бабьей натуры. Слышь, Андрей, вот эта пешка разве тут стояла, а?! Чего ты моргаешь, чего моргаешь, спрашиваю?!
Разговор был окончен, и Кузьмин поволок ее к подъезду. Там было прохладно, чисто, на подоконнике между вторым и первым этажами гнездились фиалки в ярких пластмассовых горшках. Дверь, к которой подвел ее Данила, блестела яркой охрой. На полу лежал мохнатый серый коврик.
– А… А мы где? – почему-то шепотом спросила Дина, когда Кузьмин достал из кармана штанов ключ и начал отпирать дверь.
– Мы-то? – Он покосился на нее, со вздохом отобрал у девушки громоздкую сумку, втолкнул в прохладную прихожую. – Мы дома, дылда. Дома! Входи, осматривай помещение. Обживайся.
Квартира была двухкомнатной. Большущая кухня с громадным окном и широченным подоконником. Дине тут же захотелось перетащить на этот подоконник все фиалки из подъезда. Больно уж пусто на нем было. Ничего, кроме стопки газет и каких-то бумаг. Старенький пузатый холодильник «Мир» в дальнем углу. Раковина чугунная, выкрашенная той же охрой, что и входная дверь. Обеденный стол, новый, овальный, персон на десять. Правда, стульев вокруг него было всего пять. Стулья тоже были новые с шелковой (!) обивкой. Очень не вязался этот яркий шелк, явно дорогой, с крашеной раковиной и лампочкой, свисавшей на длинном гнутом шнуре с потолка. И с полками посудными этот шелк тоже не вязался. Вот микроволновка, тостер и кофеварка как-то еще с ним соседствовали, а все остальное…
