– Он вам нравится, не правда ли?
– Капитан есть капитан. А теперь, пушки, мэм!
Ее смех зазвенел переливисто, согрев сердца стоявших рядом матросов. Марлоу и Малкольм на мостике тоже услышали его и посмотрели в ее сторону.
– Она прелестно выглядит, Малкольм.
– Да, действительно. Так вы говорили? Легкий обед?
– Вас это устроит? У кока первоклассно получаются жареные пирожки с яблоками. – Меню состояло из рыбного рагу, пирога с курицей и солониной и пельменей, холодного жареного цыпленка, сыра чеддер и жареных пирожков с яблоками. – У меня есть пара бутылок «Монтраше» пятьдесят пятого года, охлажденного, которые я приберегал для особого случая, и бутылочка «Шамбертена» пятьдесят второго.
– Живете вы весьма неплохо, – заметил Малкольм, на которого подбор вин произвел большое впечатление.
Марлоу улыбнулся.
– Да нет, пожалуй, но сегодня особенный день и, по правде говоря, я стянул «Шамбертен» – любимое вино моего старика. Что до «Монтраше», он подарил мне несколько ящиков, когда я стал офицером.
– Он тоже во флоте?
– О да. – То, как Марлоу произнес это, свидетельствовало о его недоумении, зачем вообще нужно было задавать подобный вопрос. – Главнокомандующий, в Плимуте. – Он нерешительно помолчал, открыл было рот и не произнес ни слова.
– В чем дело? Нам приказано возвращаться?
– Нет. – Марлоу посмотрел на него. – Сегодня утром мне передали несколько запечатанных приказов вместе с письменным разрешением принять вас на борту и вернуться к заходу солнца, обязательно. Несколько минут назад адмирал приказал мне вскрыть один из них. Мне не было приказано уведомлять вас, но и запрещения я не получил. Возможно, вы сумеете все это объяснить. Инструкция гласила: «Если мистер Струан попросит вас о некой необычной услуге, вы можете, если пожелаете, оказать ее».
Мир остановился для Малкольма Струана. Он не знал, жив он или мертв, все поплыло у него перед глазами, и, не сиди он в кресле, он обязательно бы упал.
– Господь Всемогущий! – ахнул Марлоу. – Боцман, быстро чарку рома, сию секунду!
Боцман бросился бегом, а Малкольм сумел выдавить из себя:
– Нет, нет, я… в порядке… вообще-то ром… ром, это было бы здорово. – Он видел, как шевелились губы Марлоу, и понимал, что его трясут, но уши его не слышали ничего, кроме глухих ударов сердца, потом он ощутил холодный ветер на щеках, и звуки моря вернулись.
– Вот, сэр-р, – говорил боцман, держа бокал у его губ.
Ром пролился в горло. Через несколько секунд Струан почувствовал себя лучше. Он попытался подняться на ноги.
– Лучше бы вам не торопиться с этим, сэр-р, – встревоженно проговорил боцман. – Вид у вас такой, будто вы призрака увидали.
– Не призрака, боцман, но мне действительно было видение. Видение ангела, вашего капитана! – Марлоу недоуменно воззрился на него, услышав это. – Я не сошел с ума, – уверил его Малкольм, с трудом выговаривая слова, – Джон, прошу прощения, капитан Марлоу, нет ли здесь места, где мы могли бы поговорить наедине?
– Разумеется. Здесь. – Марлоу обеспокоенно сделал знак боцману, и тот покинул мостик. Оставались только сигнальщик и рулевой. – Сигнальщик, отправляйтесь на нос. Рулевой, закройте уши.
Струан сказал:
– Моя необычная просьба заключается в следующем: я хочу, чтобы вы ненадолго вышли в открытое море, где не видно берега, и обвенчали Анжелику и меня.
– Вы хотите чтобы?.. – Теперь настала очередь Марлоу очумело трясти головой. Он слышал, как Малкольм повторил сказанное еще раз. – Вы не в своем уме, – пробормотал он, запинаясь.
– Да нет, если разобраться, нет. – Малкольм уже полностью овладел собой, его будущее лежало на весах, слова адмирала «если пожелаете, вы можете оказать ее» врезались в его сознание. – Позвольте, я объясню.
Он начал. Через несколько минут к ним подошел стюарт и тут же удалился, не желая мешать их разговору, немного спустя он приблизился снова со словами: «Кок шлет вам свое почтение, сэр, обед подан в вашу каюту», но Марлоу опять отослал его взмахом руки, внимательно слушая и не прерывая.
– … вот таковы причины, – закончил Малкольм, – ответы на все «почему», касающиеся адмирала, меня, вас, моей матери. А теперь, пожалуйста, вы окажете мне эту необычную услугу?
– Не могу. – Марлоу покачал головой. – Простите, старина, я никогда никого не женил и сомневаюсь, что устав допускает это.
– Адмирал дал вам разрешение сделать так, как я прошу.
– Черт подери, он так осторожно выразил это, старина: «оказать ее, если я пожелаю». Бог мой, старина, это значит сунуть голову прямо в петлю на старушке нок-рее, – сказал Марлоу. Слова обгоняли его мысли, он уже предвидел всевозможные беды, которые обрушатся в будущем на его голову. – Вы не знаете Кеттерера, как его знаю я, Боже, нет, любого старшего офицера, если уж на то пошло! Если я сейчас сделаю неправильный выбор, он меня подвесит за… и моя карьера полетит к чертям собачьим… – Он остановился, чтобы перевести дух, покачал головой и продолжал смущенно: – Я никак не могу этого сделать, никак не…
– Но почему же? Вы не одобряете нас?
– Конечно одобряю, господи, конечно, но ваша мать не одобряет, то есть я хочу сказать, она говорит вашему браку «нет», и у сэра Уильяма в этом пироге свой палец торчит, Церковь вас не венчает, другие капитаны тоже, и, черт меня подери, по закону вы оба несовершеннолетние, поэтому, если бы я обвенчал вас, это все равно было бы недействительно, а она… черт, вы младший член семьи, и она тоже… я просто не могу так рисковать… – Внезапная мысль, и он посмотрел в сторону берега. – Не раньше, чем я просигналю Кеттереру. Я попрошу разрешения.
– Если вы сделаете это, вы навсегда потеряете перед ним лицо. Если бы он хотел, чтобы вы так поступили, он бы так и сказал.
Марлоу впился в него испепеляющим взглядом. Он перечитал послание адмирала и простонал. Струан был прав. Его будущее тоже лежало на чаше весов. Господи Милосердный, и зачем только я пригласил их сюда! Первым, что он запомнил в своей жизни из напутствий отца, было: «На флоте ты управляешь кораблем по правилам, по уставу, до последней буквы, черт подери, если только ты не чертов Нельсон, а за всю историю он был один такой!»
– Извините, старина, нет.
– Вы наша последняя надежда. Теперь наша единственная надежда.
– Извините, нет.
Струан вздохнул и расправил плечи, решив пойти с козырного туза.
– Эйнджел! – крикнул он. Она услышала его со второго раза, вернулась вместе с Ллойдом и встала рядом с ним. – Эйнджел, как бы ты посмотрела на то, чтобы пожениться сегодня, прямо сейчас? – спросил он, глядя на нее с огромной любовью. – Джон Марлоу может провести церемонию, если захочет. Что скажешь?
Восторженное изумление охватило ее, и она не слышала, как Марлоу начал говорить, что, к своему глубокому сожалению, он не может, но ему закрыла рот та страстность, с которой она обняла и поцеловала его, потом Струана, потом опять его.
– О да, о да… Джон, как чудесно, вы ведь согласитесь, не правда ли, о, спасибо вам, спасибо, как это замечательно, пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста, – умоляла она, приникая к нему с доверчивостью, перед которой невозможно было устоять. И он услышал свой голос:
– Да, конечно, почему же нет, буду рад, – произнеся роковой приговор себе так сдержанно, как только мог, хотя изнутри был разгорячен больше, чем когда-либо, и по-прежнему намеревался ответить отказом.
Рулевой скрепил договор радостным воплем:
– Трижды ура капитану Марлоу, у нас на борту свадьба!
Обед превратился в шумный и веселый предсвадебный пир: всего два-три бокала вина, только чтобы попробовать и убедиться в его редких качествах, и не слишком много еды, остальное отложили на потом – все трое были взволнованы, возбуждены, всем не терпелось начать. Приняв решение, Марлоу тут же направил корабль в открытое море на всех парусах и стал их самым энергичным сторонником; ему хотелось, чтобы церемония запомнилась и была безупречной во всем.
Однако прежде чем произнести добрачный тост в конце обеда, он сказал с серьезным видом:
– Одному Богу известно, будет ли это действительно законно, но в уставе флота я не могу найти ничего, что говорило бы об обратном, или о том, что этого нельзя делать, нет никаких оговорок относительно возраста вступающих в брак, указывается лишь, что оба они должны официально, при свидетелях, заявить о добровольности своего решения и должны подписать аффидевит, который заносится мною в судовой журнал. Как только мы попадем на берег, разразится гром проклятий или поздравлений, и вам, возможно, придется… возможно, будет разумно пройти еще и через церковный обряд – обе Церкви и так поднимут сумасшедший крик, узнав о наших с вами усилиях.
