Наверное, это бы ты смогла…
– Ну, конечно! – воскликнула она, но тут же остановилась. А может быть, это западня, чтобы я тут осталась и чтобы он… Нет. Нет. Как мне это могло прийти в голову.
– Это была бы интересная работа, – продолжал он.
– Так я… я бы это попробовала… если ты думаешь… я этому научусь… я всему научусь, Фабий…
– Вот и хорошо, – засмеялся он. – Увидишь, Квирина, я для тебя придумаю такой танец и сцену, что у зрителей дух захватит…
Она улыбалась радостно. Об уходе даже и не подумала. Она останется.
Будет с ним. Они шли рядом, весь мир кружился вместе с ней, это было прекрасно, как когда-то год назад, когда она несла в Рим свои мечты.
Ветер дул с моря. Он нес с собой свежий запах соленой воды. Небо становилось черно-серебристым, как воронье крыло.
– А когда мы начнем? – поинтересовалась Квирина.
– Скоро. Сначала я должен немножко подшутить над своим другом сенатором Авиолой…
– Этот богач – твой друг? – удивленно спросила девушка.
Фабий рассмеялся:
– Из всех самый дорогой. Я ему кое-что задолжал, понимаешь? Я должен вернуть ему долг с процентами, к которым он привык. Между тем я продумаю пьесу. А потом начнем репетировать. Я сообщу тебе когда и где.
Они стояли недалеко от жилища Бальба. Глаза девушки светились.
Светилось все ее лицо. Он смотрел на нее, и ему не хотелось уходить. Да и девушка не двигалась с места. Она улыбалась, а он был серьезен. Потом сказал:
– Мы скоро увидимся, Квирина! – И добавил мягко:
– Иди, девочка.
Она еще раз посмотрела на него, повернулась и пошла. Возле дома она обернулась и увидела, что он все еще стоит и смотрит ей вслед.
Глава 13
Римский форум в течение трех последних столетий был преисполнен важности. А базилики и храмы были так тесно прижаты друг к другу, что все были на виду у всех. И казалось, что с ростр гремели политические речи, даже когда их оттуда и не произносили. Всякий сброд, лентяи и нищие, слонялся в тени базилик, протягивая руки за подаянием.
Январь стоял сырой. Между театрами Марцелла и Бальба по великолепному портику Октавии прохаживались, болтая, молодые римляне и римлянки.
После трехлетнего отсутствия Луций шел по портику, привлекая всеобщее внимание. Он приветствовал знакомых женщин, здоровался с мужчинами, но волнение и тревога мешали ему остановиться с кем бы то ни было и поговорить. За недостроенным театром Помпея тянулся старый стадион, еще времен Пунических войн. Им больше не пользовались для общественных целей, потому что деревянные его строения покосились от времени, и римская беднота растаскивала их на дрова. Однако само поле стадиона было все еще превосходно. Сотня рабов поддерживала его в хорошем состоянии, чтобы молодые патриции могли здесь упражняться. Луций назвал стражнику у ворот свое имя и вошел.
Наследник императора, Калигула, частый гость этих дружеских состязаний, сам страстный наездник и поэтому не желает, чтобы цвета четырех квадриг защищали рабы или вольноотпущенники. Он желает видеть на колесницах знатных юношей. Слава ему за это!
У старта стояли наготове четыре квадриги, рабы-конюхи держали лошадей под уздцы. Группа молодых патрициев заметила Луция, едва он вошел в ворота. Они поспешили навстречу ему с торопливостью, неприличной для патрициев, желая показать, как он им дорог.
Вслух они выражали изумление, а под улыбками прятали завистливую усмешку.
– Ты точно отлит из бронзы! Великолепно! (А кожа-то у него красная, как у мясника!) – Волосы как золото! (Ну и прическа!) – Руки как у Атласа, поддерживающего Землю! (Удивительно, что грязи нет под ногтями!) Они говорят, кричат, перебивая друг друга. Но ни слова о Сирии, об успехах Луция на Востоке, о его победах, о которых сегодня говорит весь Рим. Это-то и вызывает у них особое раздражение.