Сегодня в услышанном крылось что-то большее, чего он раньше не замечал.
Что-то угрожало честолюбивым мечтам Луция, мечтам, которые в таррацинской таверне после разговора с Макроном приобрели определенные очертания и совсем скоро могли исполниться. Это что-то готово разбить представления Луция о беззаботной гармоничной жизни, которую он собирался вести, в ней время должно быть заполнено состязаниями на стадионе, зрелищами в цирке, стихами, театром и веселыми ночами с друзьями за вином у гетер. Что же это такое?
А Сервий со все большим жаром убеждал Луция:
– Он чахнет. Он стар, у него мало времени. И он ведет себя так, будто хочет перед своим уходом уничтожить всю римскую знать, всех лучших сынов народа. О боги, когда мы вырвемся из окружения преторианских патрулей, отделаемся от когтей кровавого Макрона, перестанем гнуть шеи перед тираном и его тварями, когда мы будем жить без страха, жить свободно!
Луций всматривался в лицо отца и вдруг уловил то, что придавало словам отца неслыханную страстность, то, чего он раньше не замечал, и что обнаружил впервые в жизни: страх.
Страх был написан на лице отца, он так глубоко проник в него, что исказил гордые и величественные черты.
Сервий также страстно продолжал:
– Головы одна за другой слетают с плеч. Когда придет наш черед?
Ульпия? Мой? Твой, сын мой? – Сервий поднялся, он был бледен, губы у него дрожали. – И самое главное, какая судьба ожидает Рим?
"Мой отец – великий человек, – с гордостью думал Луций. – Для него родина дороже собственной жизни. И моей тоже. а ею он дорожит больше, чем своей". Луций представил себе сенат, лишенный власти, и всадников, которые дрожат только за свою жизнь, за свое имущество. А его отец в это время отказывается от всего и думает только о своей родине, так же как их прадед Катон Утический!
Голос Сервия возвысился до пафоса:
– Покончить с этой сумасшедшей борьбой, кто кого! Покончить с тираном!
И не только с ним. Если мы хотим возродить республику, мы должны идти не только против императора. А против империи. Наша первая цель – головы трех человек: Тиберия, Калигулы и Макрона. Сейчас как раз время. Я возглавляю группу из нескольких смелых сенаторов, Луций, которые освободят мир от тирании. Мы ждали тебя только через два месяца. О возвращении твоего легиона мы ничего не знали. И вот ты здесь! Мы выиграли два месяца.
Как удивительна судьба! Сами боги протягивают нам руку помощи! Теперь никаких колебаний, выбора нет.
Сервий встал, его голос прозвучал торжественно:
– Мы ускорим приготовления! Ты, сын мой, со своим легионом нанесешь смертельный удар по тирану!
Для Луция это было словно удар молнии. В ушах еще звучали слова Макрона: "Мы наградим тебя золотым венком, ты будешь командовать легионом.
Почему бы Риму не иметь такого молодого легата?" Слова отца разбивают сокровенную мечту Луция. Сейчас в нем столкнулись два мира: мир отца и мир императора. Он вскочил, весь покраснев:
– Я служу императору, отец!
Сервий, пораженный, посмотрел на сына. Он не верил своим ушам, ему показалось, что он не понял.
– Что ты говоришь?
У Луция все внутри кипит, ему хочется кричать, но уважение к отцу заставляет его говорить спокойным током:
– Я служу императору! – повторяет он упрямо. – Император меня наградит, Макрон сказал, что, несмотря на мой возраст, я могу быть легатом…
Сервий был взволнован, не ожидал он такой реакции от сына. Однако вида не подал. Значит, Макрон купил его сына. К огорчению Сервия примешивалась гордость: Луций не лжет, не притворяется, говорит то, что думает! Курион!
Но выдержит ли юноша натиск таких приманок? И, призывая себя к спокойствию, Сервий Курион обратился к сыну:
– Я уважаю твою прямоту, Луций.