Как он отстаивал республику! Страстно защищал ее принципы! Мне это импонировало.
Он не боялся говорить, что думал. Тогда все это воспринимали как юношеское безрассудство и посмеивались над ним. Я уважал его за прямоту. Мне хотелось, чтобы он стал моим другом. А теперь? Он, конечно, меня ненавидит. А может быть, надеется, что после моей смерти снова будет республика, чудак! Если бы я захотел, его голова… нет, это будет ошибкой! И для палача следует выбирать. Знает ли он Архилоха?"
Император иронически усмехнулся.
А он зубами, как собака, лязгал бы,
Лежа без сил на песке
Ничком, среди прибоя волн бушующих.
Рад бы я был, если б так
Обидчик, клятвы растоптавший. мне предстал.
Если он знает эти стихи, он повторяет их как молитву каждый день.
Макрон почтительно молчал и не мешал императору размышлять.
Император стряхнул воспоминания. Обратился к префекту. "Наградить Куриона? Сына моего врага?" Что-то новое во взгляде Макрона его озадачило.
И вдруг он понял. Он не мог не восхищаться этим пастухом. Вы посмотрите!
Да он не только способный солдат и организатор, но и хитрый дипломат.
Теперь Тиберий знал, на что рассчитывает Макрон: рассорить семью оппозиционера. Купить сына почестями и восстановить его против отца. Он одобрительно кивнул головой:
– Способных сыновей Рима надо вознаграждать по заслугам независимо от того, кто они родом. Постарайся, чтобы Луций Курион получил золотой венок в сенате за заслуги перед родиной. А потом посмотрим, что с ним делать.
Макрон довольный заерзал. Потом вытащил из-под панциря свиток и подал его императору.
– Вот еще, мой господин. Безделица. Твоя подпись…
Нерва понял: смертный приговор. Он столько их уже перевидал. Ему стало не по себе. Он поднялся словно во сне.
Император оторвался от чтения и посмотрел на него:
– Ты уходишь, мой друг?
Чужой голос, словно это не был голос Нервы, ответил:
– Извини меня, Тиберий. Мне стало нехорошо. Пойду отдохну.
– Иди, Кокцей, – мягко сказал император. – Пускай тебе Харикл приготовит лекарство.
Нерва удалялся медленным, неуверенным шагом.
Макрон засунул за панцирь подписанный приговор и начал рассказывать.
Император внимательно следил за его перечислениями, на скольких человек за месяц поступили доносы, сколько казнено и кто покончил жизнь самоубийством, чтобы избежать топора палача и сохранить имущество для своих наследников. Тиберий всегда лично проверял решения суда. стараясь помешать злоупотреблениям.
Макрон докладывал не переводя дух. Наконец остановился.
– Это все? – спросил император.
– Все, мой господин…
– Действительно, все?
Макрон забеспокоился, так как об одном деле он умолчал, но, будучи убежден, что император не может этого знать, повторил:
– Все, император.
– А что с Аррунцием? – в упор спросил Тиберий.
Макрон остолбенел. От испуга он не мог вымолвить ни слова: значит, за ним, за правой рукой императора, следят. У него жилы на лбу вздулись; плотно сжав губы, он пытался овладеть собой:
– Ах да. Прости, мой император. Я забыл. Аррунций покончил жизнь самоубийством.
У императора появилось желание загнать самоуверенного префекта в угол.
– Аррунций. Твой бывший соперник и противник. – Голос императора звучал резко. – Обвинение, кажется, касалось Альбуциллы, а не ее любовников. Следовательно, у Аррунция не было причин так торопиться в царство Аида.
– Ну нет, мой император, причины были…
– Знаю я эти причины, – отрезал Тиберий. – Ты сам допрашивал свидетелей. Сам присутствовал, когда пытали рабов. Почему ты не сказал мне об этом?
– Такой ерундой беспокоить императора? – заикался застигнутый врасплох Макрон.