Только изредка мы подносили ко рту сложенные лодочкой руки и тихонько дули на покрасневшие, застывшие пальцы.
Наконец мы увидели Васькины ноги. Васька остановился перед трубой, в которой мы сидели, и отрапортовал шепотом:
– Разъезд отступил на Голопузовку… Раненых и убитых нет…
– Ай да Васька! Ай да боевой разведчик! – смеялись мы, выбираясь из трубы.
– Ну, пошли скорее, – сказал Семен.
Мы побежали вдоль ограды к воротам. Казаков как не было. Только на том месте, где стоял их разъезд, осталась свежая куча навоза.
Мы шмыгнули в тупик
– Вот под этим вагоном мы и нашли Порфирия, – говорил Васька Семену, задыхаясь от бега. – А теперь Порфирий живет вон там, на чердаке.
Мы взобрались по лестнице, заваленной снегом, и остановились на трухлявой площадке.
Чердак мы едва узнали. Из всех щелей торчали пучки соломы Как будто она росла на двери и на стенах.
Андрей легонько толкнул коленкой дощатую дверь. Дверь скрипнула.
– Товарищ Порфирий… – шепотом позвал Андрей.
– Это вы, ребята? – отозвался хриплый голос из дальнего угла.
– Красноармеец? – спросил меня Сенька.
– Он.
Сенька шагнул было вперед, но Васька дернул его за куртку.
– Постой, Сенька, я пойду первый, а то он испугается, если чужого увидит.
И Васька первым вошел на чердак.
За ним двинулся Андрей, потом я, а сзади всех Сенька.
Порфирий сидел в углу чердака, съежившись, нахлобучив капюшон на голову.
– Что за парень? – тихо спросил он, мотнув головой в сторону Сеньки.
– Это тоже красноармеец, – сказал Васька. – Это Сенька, тот самый, про которого мы тебе говорили. Ты его еще в отряд записал. «Семен В.» – помнишь?
– Сенька? Ну, здорово, ежели ты Сенька. Да ты в самом деле красноармеец хоть куда – в сапогах! Ого, брат, какой ты!
– Он и фуфайку получил, – сказал Васька. – А махорки ему по две пачки в день выдавали.
– Ну? Неужели по две? – с завистью спросил Порфирий.
– Ей-богу, – забожился Васька. – Ему и шаровары выдали. Ватные. Смотри. – И Васька ухватился за Сенькины штаны.
– Да отстань ты! – толкнул его Сенька.
– Так, – усмехнувшись, сказал Порфирий. – Ну, докладывай, где ты побывал?
– На фронте.
– Во как! На фронте! Ну, садись, рассказывай нам, как там товарищи справляются.
– Ой и тяжело нашим, товарищ красноармеец, ой и тяжело! Снарядов никаких нет. В «Победу» последние четыре влепили. Саббутин – командир батареи – говорил: больше двух ни за что нельзя на нее тратить, а то, мол, запасов нет. Ну, а командир взвода не удержался. «На удар, – кричит, – трубка ноль!» Отчаянный парень! Да снаряды – это еще не все… А вот тиф там… Сыпняк. Больные в окопах лежат, на станциях вповалку валяются, в вагонах, кругом…
– А нам чего же ты про тиф не рассказывал? – спросил Васька.
– Не мешай, Васька, не суйся, – толкнул его Андрей.
– Народу видимо-невидимо помирает… – сказал Сенька, промолчав. – В прошлый вторник человек сорок хоронили. Я тоже ходил копать братскую. Страшно! Теперь отступать решили. Говорят, за Куму-реку отступят. Держаться нечем. Снаряды доставать неоткуда. А главное, сыпняк косит людей…
Я слушал Сеньку и думал: как же так? Сколько красноармейцев было. Ведь сам же я видел, когда эшелоны отправляли… И теплушки набиты были, и на лошадях, и на автомобилях ехали, и пешие шли… А он говорит – людей нет.
И мне представилось вдруг, что там, за семафором, в стороне Курсавки, одни мертвецы лежат. И среди мертвецов ходит дядя Саббутин, высокий, в полушубке, с тяжелой артиллерийской шашкой на боку.
Я посмотрел на ребят. Они сидели насупившись.
На чердаке было тихо, неуютно, сыро.
– А ты что ж про Сорокина не говоришь? – сказал наконец Васька.
– А что Сорокин? – насторожился Порфирий.
– Изменил нашим. Продал Красную Армию.