Начальник отряда с воинственным видом шагнул вперед и что-то сердито протараторил Мауссу.
— Он спрашивает, что все это значит, Тай-Пэн.
— Ответь ему в точности так, как я тебе говорил. — Струан поймал взгляд Хау-куа и незаметно подмигнул ему, зная об его ненависти к маньчжурам.
Маусс звенящим голосом громко произнес на безукоризненном мандаринском наречии:
— Таков наш обычай для особо важных церемоний. Не каждый день нам выпадает счастье получать столь драгоценный документ.
«Знаменосец» коротко выругался в его адрес и приказал Ко-хонгу возвращаться. Купцы ушли, но теперь их шаг стал тверже.
Брок захохотал. Громкий смех прокатился по всей фактории и эхом отозвался в дальнем конце площади, где располагалась фактория американцев. Кто-то просунул в одно из окон британский флаг и храбро замахал им.
— Ну что ж, теперь пора готовиться к отьезду, — сказал Брок и, довольный, улыбнулся. — Здорово получилось, что и говорить.
Струан не ответил. Он перебросил шелковый свиток Мауссу со словами «сделай мне точный перевод, Вольфганг» и поднялся в свои апартаменты.
А Гип с поклоном впустила его и опять принялась колдовать над кухонными горшками и кастрюлями. Мэй-мэй одетая лежала на кровати.
— В чем дело, Мэй-мэй?
Она исподлобья посмотрела на него, повернулась на живот и, задрав платье, показала ему посиневшие ягодицы.
— Вот в чем дело! — выпалила она с притворным гневом. — Посмотри, что ты наделал, зверь, варвар, фанквэй. Теперь я должна либо стоять, либо лежа на животе.
— «Должна лежать на животе», — поправил ее Струан, падая в кресло с задумчивым видом.
Мэй-мэй одернула платье и осторожно слезла с кровати. — Почему ты не смеешься? Я думала, это тебя развеселит.
— Извини, девочка. Конечно, в другой раз я бы так и сделал. Но сейчас мне нужно о многом подумать.
— О чем о многом?
Он махнул рукой А Гип: «Ты уходить, хейа, ясно?» и запер за ней дверь на задвижку. Мэй-мэй опустилась на колени рядом с дымящимся горшком и палочкой помешала его содержимое.
— Мы должны уехать отсюда в три часа пополудни, — заговорил Струан. — Скажем, ты вдруг захотела бы остаться Здесь, на территории поселения До завтра. Что бы ты сделала?
— Спряталась, — тут же ответила она. — На этом… как вы говорите… маленькая комната рядом с крышей.
— Чердак?
— Да. На чердаке. Почему ты хочешь остаться?
— Как ты полагаешь, факторию станут обыскивать, когда мы уедем?
— Зачем оставаться? Очень неразумно оставаться.
— Как ты думаешь, «знаменосцы» станут пересчитывать нас на причале?
— Это чертово отродье и считать-то не умеет. — Она шумно отхаркалась и сплюнула в огонь.
— Прекрати плеваться!
— Я мною раз говорила тебе, Тай-Пэн, что это очень важный, очень мудрый китайский обычай, — с полной серьезностью проговорила она. — В горле всегда бывает яд. Человек становится очень больным, если его не отхаркивает. Это очень разумно — его отхаркивать. Чем громче отхаркивание, тем сильнее пугается божество ядовитой слюны.
— Все это ерунда. К тому же, это отвратительная привычка.
— Ай-йа, — нетерпеливо воскликнула она. — Ты разве не понимаешь по-английски? Иногда я спрашиваю себя, зачем я беру себе весь этот труд объяснять тебе столько цивилизированных китайских мудростей. Зачем нам нужно здесь прятаться? Опасно оставаться, когда другие уедут. Будет большая опасность, если «знаменосцы» увидят меня. Нам понадобится охрана. Зачем мы должны прятаться?
Он рассказал ей о лорке. И о серебряных слитках.
— Ты должен очень мне доверять, если решился рассказать такое, — произнесла она с большой серьезностью.
— Да.
— Что ты должен дать Дзин-куа взамен?
— Торговые уступки.
— Разумеется. Но что еще?
— Только торговые уступки. Она замолчала.