— Долго нам еще плыть теперь?
— Два или три часа. — Он взялся за румпель. — Точно не знаю. Может быть, больше.
Мэй-мэй легла на спину и, подставив лицо ветру, стала ждать, когда холодный воздух остудит ей голову и ее мысли прояснятся.
Струану на глаза попалась разбитая бутылка рома, перекатывавшаяся по палубе у шпигатов.
— Ступай вниз. Посмотри, пожалуйста, нет ли там еще одной бутылки рома. Помнится, их было две.
— Прости меня, Тай-Пэн. Моя глупность едва не стоила нам жизни.
— Да нет, девочка. Это все серебро. Проверь трюм.
Она стала осторожно спускаться вниз. Ее не было очень долго.
Когда Мэй-мэй вернулась, в руках у нее оказались чайник и две чашки.
— Я делаю чай, — с гордостью объявила она. — Я делаю огонь и делаю нам чай. Бутылка с ромом, она разбивалась вдребезги. Поэтому мы пьем чай.
— Вот тебе раз. А я-то думал, ты даже чай заваривать не умеешь, не говоря уже о том, чтобы разжечь огонь, — заметил Струан, поддразнивая ее.
— Когда я буду старая и беззубая, я буду ама. — Она равнодушно отметила про себя, что последнего из китайских матросов уже не было на палубе. Налив чаю, она поднесла ему его чашку, силясь улыбнуться при этом.
— Спасибо.
А Гип пришла в себя. Ее тут же вырвало, и она опять потеряла сознание.
— Не нравится мне ее вид, совсем не нравится, — покачал головой Струан.
— Она хорошая рабыня.
Он с удовольствием отпил большой глоток из своей чашки.
— Сколько воды в трюме?
— Весь пол покрыт водой, — ответила Мэй-мэй, потягивая чай маленькими глоточками. — Думаю, было бы разумно… э-э… как это у вас говорится — «купить» морского бога на нашу сторону.
— Ублажить? Да, ублажить. Она кивнула.
— Правильно. Будет разумно, если я ублажу морского бога.
— А как это следует делать?
— Там внизу много серебра. Один брусок было бы очень хорошо.
— А по-моему, это было бы очень плохо. Столько серебра пропадет зря. Мы уже тысячу раз говорили на эту тему. Нет никаких богов, кроме Господа.
— Верно. Но, пожалуйста. Пожалуйста, Тай-Пэн. Очень пожалуйста. — Ее глаза умоляюще смотрели на него. — Нам теперь нужно фантастически много помощи. Я советую немедленно попросить у морского бога особенного благословения.
Струан давно оставил все попытки втолковать ей, что существует только один Бог, что Иисус был Сыном Божьим и что христианство — это единственно верное учение. Два года назад он попробовал объяснить ей христианскую веру.
— Ты хочешь, чтобы я стала христианкой? Тогда я христианка, — радостно объявила она ему в тот раз.
— Но все это не так просто, Мэй-мэй. Ты должна верить.
— Ну конечно. Я верю во все, во что ты хочешь, чтобы я верила. Есть только один Бог. Христианский варварский Бог. Новый Бог.
— Это не варварский Бог и не новый Бог.
— Ваш Господи Иисусе не был китайцем, хейа? Значит он варвар. И почему ты мне говоришь, что этот Бог Иисус не новый, когда он еще не родился всего две тысячи лет назад, хейа? Это очень даже сильно новый. Ай-йа, нашим богам пять, десять тысяч лет.
Струан не нашелся, что ответить, потому что, хотя он и был христианином, ходил в церковь, иногда молился и читал Библию, как ее читает большинство людей, простых людей, он не обладал ни знаниями, ни навыками, чтобы обучить ее своей вере. Поэтому он пригласил Вольфганга Маусса, чтобы тот пересказал ей Евангелие на мандаринском наречии. Но уже после того, как Маусс обучил и окрестил ее, Струан обнаружил, что она по-прежнему ходит в китайский храм.
— Но зачем гуда ходить? Ведь это означает, что ты снова стала язычницей. Ты поклоняешься идолам.
— Но что же такое вырезанный из дерева Господи Иисусе на кресте в церкви, как не идол? Или сам крест? Разве это все равно не идол?
— Это не одно и то же.
— Будда в храме — только символ Будды. Я не поклоняюсь идолу, дружок. Я китаянка.