Иван Злой подошел к табору, оглядел всех с самым беззаботным видом и, отвесив низкий поклон на все четыре стороны, громко проговорил:
– Здоровы будьте, братове! Принимаете ли меня в свой кош?
Казаки обступили новоприбывшего и молча переглядывались друг с другом.
– А кто тебя здесь знает, друже? – обратился к нему Сулима.
– Я! – ответил Ганжа, выходя в круг.
– И я! – произнес Смольчуг, становясь с ним рядом.
– И я! – проговорил Тимош, тоже выступая вперед.
– Вот так добре! – засмеялся Павлюк. – Два казака да еще полказака, порука хоть куда!
Тимош немного смутился, но не отступил.
– Так ты его знаешь, старина? – обратился Сулима к Ганже. – Можешь за него поручиться?
– Мочь-то бы мог: он казак верный, до сих пор ни в чем дурном замечен не был, – проговорил в раздумье Ганжа, – да только лют он больно, положиться на него нельзя. Как рассвирепеет, и самого атамана зарубит.
– Ну, это плохая порука! – с усмешкой, как бы про себя заметил Павлюк.
– А ты что скажешь? – обратился атаман к Смольчугу.
– Да то же, что и дид, – проговорил молодой человек, – взять его – беда, и не взять – тоже.
– Ну а ты? – с усмешкой обратился атаман к Тимошу.
– Я, пане атамане, думаю, что надо его взять, – бойко проговорил Тимош.
Он в эту минуту чувствовал себя настоящим казаком и с гордостью посматривал на тесно сплотившийся круг.
– Иван Злой всегда слушался моего татка и был ему верным слугой. Я за него головой готов поручиться.
– Ого-го! – засмеялись казаки, – вот какая дорогая голова у нас в залоге!
– Что ж, – гордо возразил Тимош, – татко теперь дорого бы дал за мою голову, да не видать ему меня...
Чуть заметная усмешка скользнула по лицу Злого. Он быстро, мельком взглянул на Тимоша, покрутил ус и потом, обратясь к атаману, спросил:
– Что ж, принимаете меня, что ли? Буду служить вам верой и правдой!
– Принимаем, принимаем! – весело вскрикнули казаки и разбрелись к кострам.
– А дуже рассердился татко, когда не нашел меня в корчме? – спросил Тимош у Злого.
– Не знаю, – уклончиво отвечал тот, – я утек и не видал его.
Злой вообще обладал способностью лгать и изворачиваться, нисколько не смущаясь. Несмотря на свой ограниченный ум, он всегда находил выход из всякого затруднительного положения. И теперь, в разговоре с Тимошем и Ганжей, он обошел все щекотливые вопросы, рассказал, как прежде всего поспешил на Кашеварницу и, увидев челны, рассудил, что рано или поздно казаки сюда приедут.
– Я ведь здесь сижу с самого полудня, отощал совсем, – говорил он, поспешно хлебая кашу.
– А ты уж и челны пронюхал? – спросил его Павлюк, подозрительно осматривая его пытливым взором с головы до ног.
– Я нечаянно увидал челны. Бродил по острову и увидал.
– Гм, ловкий хлопец! – протянул Павлюк, покуривая люльку.
На другое утро, чуть свет, казаки поднялись и, пожевывая сухие лепешки, побрели к челнам. На противоположном берегу острова, в узком заливе, совершенно заслоненном скалами, качалось на волнах до пятидесяти длинных ходких чаек со сложенными снастями. Все казаки разделились на отряды, из каждого отряда вышли два рулевых, подошли к своим лодкам, внимательно осмотрели дно, уключины, оба руля – на носу и на корме. Плавание предстояло трудное, – малейшая неисправность могла погубить лодку вместе с ее гребцами. Повреждений и неисправностей оказалось немного. Чайки были прочные, только что перед походом выдолбленные из здоровых стволов лип и ив и обитые новым тесом. Кое-где доски отстали, но вбить новые гвозди ничего не стоило: у каждого рулевого был запас таких гвоздей. По краям челнов были привязаны толстые пучки камыша, обвитые ивовым лыком или боярышником и обхватывавшие лодку с обеих сторон от кормы до носа.