– Я и не боюсь! – мгновенно осмелев, заявил Нил и двинулся к костру, одна из фигур поднялась ему навстречу.
– Мужики, рекомендую, Нил Баренцев, главный, можно сказать, друган в нынешней моей жизни, – Васютинский качнулся к Нилу, неожиданно крепко сжал его в объятиях, увесисто хлопнул по спине и запечатлел на щеке пьяный мокрый поцелуй. – А это вот, знакомься, Женя, Вася, Коля.
Парень с гармошкой на коленях слегка кивнул. Двое других даже не пошелохнулись.
– Садись, в ногах правды нет, – сказал гармонист, и Нил послушно сел на край длинного бревна, рядом с Васютинским.
Воцарилось долгое, тягостное молчание.
– А что, малой, винца нашего не хлебнешь? – неожиданно спросил самый крупный из мужиков.
По грубому голосу Нил узнал того, кто первым окликнул его и так напугал.
– Хлебнет, Коля, обязательно хлебнет, – подхватил Васютинский, не давая Нилу и рта раскрыть. – Я ж говорю, парень свой в доску. Я ему даже трубочку свою уступил...
Коля наклонил туловище, и Нил заметил в ногах у него два ведра. Коля зачерпнул из обеих и с едкой улыбкой протянул Нилу две кружки. Нил взял их, поднес одну из них ко рту.
– Да не с этой начинай, – сказал Коля. – Это вода, для запивки.
Нил приблизил к себе вторую кружку, нюхнул и страшно скривился.
– Это что? – спросил он, чувствуя, как побелели губы.
– Ты не нюхай, ты пей давай, не в театр пришел! – прикрикнул грубый Коля. – Аль кишка тонка?
– Диколон это тройной, – подхихикивая, пояснил мужичок, сидящий между гармонистом и Колей.
– Давай, Баренцев, нос зажмурь и залпани. И сразу водички, – горячо зашептал Васютинский. – Не посрами честь Альмы, нашей матери.
Нил зажмурился, в два стремительных героических выхлеба осушил кружку и жадно пригасил водой вспыхнувшее в горле и пищеводе едкое пламя.
– Для городского сойдет, – похвалил Коля, отобрал у Нила кружки и тут же зачерпнул ими из ведер. – Пока никто не желает? – спросил он и, не дождавшись ответа, мгновенно влил в себя обе кружки.
– А не в очередь? – встрепенулся мужичок, говоривший про «диколон».
– Кто не в очередь? – грозно надвинулся на него Коля. – Ты на кого тут, тварь, тявкать удумал?! – Да ладно вам, – примирительно сказал гармонист. – Добра много, на всех хватит.
– Именно! – подхватил Васютинский. – Давай-ка, Жека, изобрази нам что-нибудь этакое. А ты, Коля, черпани и мне, а то в горле пересохло...
Жека приладил на плечо ремень и с громким «Е-ех!» растянул меха:
Ox, изменит мне Матрешка,
Раскрасавица душа!
Только ты, моя гармошка
Нежным звоном хороша!
– Ты прощай, моя родная, -
визгливо подхватил мелкий мужичонка:
Уезжаю в Азию
Может быть, в последний раз
На тебя залазию!
– Люди пудики срывают,
Нам полпуда бы украсть.
Люди цепочки ломают,
Нам в готову бы попасть! -
монотонно прохрипел Коля вслед за ним. Настал черед Васютинского:
– Что за юбочка из ситца,
А под юбочкой – ларек.
Разрешите попроситься
На усиленный паек!
Все это время Нил, понимая, что и здесь придется поддерживать честь родной «альма-матери», лихорадочно вспоминал хоть одну пикантную частушечку, но вспоминалась только какая-то детсадовская фигня. Валентине Терешковой за полет космический... И только когда Васютинский ткнул его в бок локтем, само собой вспомнилось:
Мы с приятелем вдвоем
Работали на дизеле.
Я ушел, и он ушел,
А ночью дизель с…
Оп-па! Гармонист резко снял пальцы с кнопок. Пронзительно зазвенела тишина.
– Вы чего? – оторопело спросил Нил. Васютинский кашлянул и поспешно сказал:
– Ничего, так... Коля, налей-ка ему еще! Вторые полкружки пошли куда легче. Нил уже не замечал омерзительного парфюмерного запаха, вместо огня внутри разлилось приятное тепло, и запивал он неспешно, растягивая удовольствие.