– А где обещанный «Дальний берег Нила»? Мы ждем с нетерпением.
– Мы?!. Ах да, конечно... Процесс так затягивает... Главное – чем дальше, тем лучше понимаешь, что решительно некому передать бразды... Так что самое раннее – через годик. Зато грядет переиздание «Ближнего берега».
– Когда?
– Через месяц-другой. Издательство хочет подгадать под трансляцию первых серий.
– Вполне успеем.
– Извини, что успеем?
Она достала из блестящей черной сумочки кожаный портсигар, извлекла из него короткую толстую сигару, протянула портсигар мне.
– Хочешь? Брунейские.
Я покачал головой и достал из кармана «Кент № 4».
– Спасибо. Здоровья осталось только на сигареты супер-лайт.
Она вынула маленькие, похоже, серебряные щипчики, обрезала кончик сигары, щелкнула черной с золотом зажигалкой. Выпустила два колечка пряного дыма, пригубила вина...
– Так что же мы должны успеть?
– Слегка подредактировать твой опус.
Я поперхнулся кофе и долго не мог откашляться. Она курила и с усмешкой смотрела на меня, потом извлекла лазоревый томик Вересова, а из нагрудного кармана черного пиджачка – очки в тонкой металлической оправе. Раскрыла книгу на титульном листе. Рядом с названием «Ближний берег Нила, или Воспитание чувств» я через стол прочитал – и тоже вверх ногами – «Избранник Ворона».
– Кое-какие мелочи я уже подправила, – перехватив мой взгляд, сообщила она. – Потом разберешься – этот экземпляр я оставлю тебе.
– Ты сделала мне предложение, от которого я не в силах отказаться... По всей справедливости, я должен буду обозначить тебя соавтором. А что – «Дмитрий Вересов, Татьяна Захаржевская». Будет неплохо смотреться на обложке...
Она вздохнула вздохом учителя, беседующего с особо тупым учеником.
– Татьяны Захаржевской не существует. Есть мадам Ван-Норден, ничем не примечательная домохозяйка из кантона Женева. А здесь я вообще предпочитаю быть инкогнито.
– Как же мне тебя называть?
– Да как хочешь. Допустим, Галина...
Глава первая
Психоанализ по его превосходительству
I
(Москва, 1982)
В спальных вагонах «Красной стрелы» народ ездит непростой – иностранцы, артисты, большое и малое начальство, – и обхождение с ними требуется нестандартное, галантерейное. Памятуя об этом, Настя поостереглась дать волю праведному гневу, а осторожно переступила через спущенные в проход ноги в импортных джинсах и самым деликатным образом потеребила храпящего пассажира за рукав, при этом автоматически отметив мягкую добротность кожаной выделки.
– Гражданин, а гражданин, вы бы поднимались. Прибыли уже.
– М-м-м...
Упитанный брюнет характерного московско-грузино-еврейского обличия зачмокал пухлыми губами, но глаз так и не раскрыл.
– Нажрался, паразит! – Настя вложила в свой свистящий шепот всю рабоче-крестьянскую ненависть.
И впрямь, гражданин, похоже, провел веселенькую ночку. Откидной столик был завален элитарными ошметками – шкурками сырокопченой колбасы, апельсиновой и банановой кожурой, обертками шоколадных трюфелей, тут же банка из-под камчатских крабов, пустая сигаретная пачка с иностранными буквами, опорожненная бутылка дорогого коньяку. На одеяле бесстыдно валялась упаковка известного резинового изделия. Дух стоял соответствующий – окна в поезде не открывались, а кондиционер был уже отключен.
– Гражданин, я вам русским языком говорю! Настя дернула за рукав куда решительней. Толстая волосатая пятерня плавно приподнялась, пошарила в воздухе и замерла на груди проводницы. Этого Настя не выдержала, с маху шлепнула по руке и заорала благим матом:
– Глаза разуй, кобелина!
Брюнет затряс головой, разлепил наконец мутные очи и с тупым недоумением уставился на Настю. – Эт-то...