— А нет ли у вас резинового мужика? — вопросом на вопрос ответил Никита.
— Мужика? — пожав плечиками, переспросила панк-девица.
— Ну да, то же самое, только типа друга стюардессы, понимаете? Этакого Кена для Барби, но только в полный рост…
Шнурованная поглядела на Никиту и вдруг тоже усмехнулась.
— Не пользуются спросом. Не та твердость, вы понимаете? Одинокие стюардессы предпочитают вот…
Пальчиком в фиолетовом маникюре она показала на полку с фаллосами.
На следующий день с утра он гладко выбрился, повязал свой самый любимый галстук, из тех, что еще надарила сестрица Танечка, надел строгий темно-серый костюм и отправился на Сенатскую площадь.
«Словно декабрист какой-нибудь!» — подумал Никита и усмехнулся.
Но еще шире лицо его стало расплываться в улыбке, когда, сойдя с автобуса, он представил себе, как в это самое время супервайзорша флоралайфа Илона распаковывает при всех своих коллегах коробку с подарком, которую как раз вот мальчики из службы доставки и притаранили к ним в головную контору. Вот она распаковывает, а товарки завистливо перегибаются через плечо, заглядывают в коробку, что там Илонке прислали?
А прислали ей хрен — на котором он, Никита Всеволодович Захаржевский, и видал весь ихний флоралайф вообще и Илону персонально…
Никита еще раз улыбнулся этой мысли и зашагал в сторону площади с Медным всадником. Там, в здании Сената и Синода, располагался РГИА — Российский государственный исторический архив… Там лежали документы, из которых ему предстояло теперь узнать — кто он, Никита Захаржевский? Каких он кровей? Какого он рода-племени?..
В главном корпусе Государственного архива очень интеллигентная тетенька сказала, что ему следует пройти в корпус, расположенный рядом — на набережной Красного флота, дом четыре, что в особняке Лавалля. Именно там располагается теперь читальный зал архива, где ему работники и подготовят искомые документы.
Все еще внутренне радуясь своей выдумке с прощальным презентом, Никита снова вышел на Сенатскую и направился к Неве. Завернул налево в сторону Дворца бракосочетаний… Вот и подъезд дома Лаваллей. Про него, вроде как еще и Некрасов писал, мол «львы снаружи сторожат»… Трубецкого отсюда прямо на допрос по везли, вспомнилось Никите из институтского курса. А Илонке, дуре супервайзерской, — ей вот хрена резинового нынче привезли! И Никита снова широко улыбнулся своим мыслям…
В закутке, где сидели работники архива, явно справлялся чей-то маленький сабантуй.
— Кто у вас по департаменту герольдии? — спросил было Никита.
— У нас, вообще-то, обеденный перерыв, — дуэтом ответили две некогда молодые девицы, явно замученные бытом и борьбой с безденежьем. А третья, постарше, та еще и уточнила, мол не просто обед, а праздничное чаепитие, коллегу с днем рождения поздравляют, а некоторые назойливые посетители только мешают отправлению торжества…
Никиту осенило.
Он учтиво, насколько хватило запаса политеса, извинился перед дамами, велев им оставаться на местах и никуда не уходить.
Выскочил на набережную, тормознул такси и, не скупясь, не считаясь с заряжавшим цену водителем, приказал ехать до ближайшей кондитерской. По дороге купил еще букет цветов… Большущий. Белых, желтых и голубых в хрустящем целлофане. И торт тоже купил большущий. Кремовый с розочками. Не забыл и шампанское.
Виновница торжества аж прослезилась.
— Ада. Ада меня зовут, — сказала она, протягивая руку.
— Ах, это судьба! — галантно отозвался Никита. — Ведь мою маму тоже Адой зовут…
Девушки-подружки тут сразу заулыбались и начали стрелять в Никиту глазками. В угол, на нос, на предмет…
— Откуда вы такой?
Никите налили чаю в граненый толстый стакан, какие раньше в годы его детства стояли в автоматах для газированной воды.