Томас с подозрением смотрел на огромную чашу, окованную по краю старым серебром. В чаше было хорошее красное вино, потому и принял из рук
ведьмы, хоть в утреннем свете сразу увидел, что чаша сделала из человеческого черепа.
- Это из такой я и ночью отведал?
- Отведал? - не поняла ведьма. - Ты всю ночь пил! А кто эти кусты потоптал, как не ты?
Томас встревожился:
- Я?
- Да еще как лихо!
- С чего бы это?
- Показывал, как пляшут ваши нечистивые друиды, потом что-то плел про башню Давида, сарацин, Навуходоносора, геенну гадкую, сэра Горвеля по
ноздри в землю, на дубы кидался, танцу ассасинов купцов учил, про попугаев рассказывал, на дерево лазил...
Несчастный Томас простонал, держась за голову:
- А на дерево почто лазил?
- А про каких-то абезьянов рассказывал. Как девок крадут и в ветках непотребное творят... У меня сердце чуть не выскочило, когда ты меня на
самую верхушку... Фу, стыдоба какая! У нас бабы с медведями живут, тоже поневоле, когда те их всю зиму в берлогах держат, но то ж медведи! Все
одно что мужики в полной силе, да еще и волосатые... А обезьяны хуже сапожников.
Томас понуро опустил голову. Это ж сколько грехов придется замаливать, ежели бабка не врет? Да и пить из человеческого черепа - простит ли
капеллан? Правда, вино хорошее...
Чаша в его руке была холодная и тяжелая. Серебро поблескивало загадочно, красная поверхность казалась темной, как смола.
- Хоть хороший человек был? - буркнул он несчастливо.
- Яростный воин, - поклялась ведьма. - Сильный и неустрашимый. Голос его был подобен рыку льва, грудь широка, как дверь, а руки с мечом не
знали устали. Он многих уложил под дерновое одеяльце, прежде чем его опустили на одно колено. Но и раненый он продолжал сражаться. Когда ему
отсекли ногу, он стал обрубком на пень и дрался так, что еще троих поверг бездыханными!
Томас благоговейно отхлебнул вина. Иссохшееся тело жадно приняло влагу, он ощутил, как частицы мощи неизвестного воина, вымываемые крепким
вином из толстой кости, переливаются в тело, руки, ноги и сердце христианского воина Томаса Мальтона из Гисленда.
Конь призывно заржал, и Томас стал нехотя приподниматься. Олег сказал, не поворачиваясь:
- Европа все еще покрыта дремучими лесами. На конях проехать трудно... Зато местные... гм... жители обещают помогать.
- А разве тут кто живет?
- И неплохое вино пьют.
- Ну, ежели та ведьма, - проворчал Томас.
Он поднялся, страдальчески перекривился. В голове раздавался колокольный звон, хотя как сэр Томас не оглядывался, колокольни не зрел, но
духом не устрашился, так как миражей насмотрелся еще в песках Великой Сарацинии.
- Ты вроде против?
- Нет-нет, - возразил Томас поспешно. - Вино было просто отменное. Хоть и краденное.
- Ну, даже твоя вера не мешает грабить.
- Грабить и красть - не одно и то же. Грабить - благородно, а красть... красть нехорошо.
- Даже у язычников?
Томас задумался над трудным богословским вопросом. Потом вспомнил, как выворачивался их священник, когда ему задавали неразрешимые вопросы
вроде: "Сможет ли Бог создать такой камень, который не сможет поднять?" или "Был ли у Адама пупок?", - сказал с нажимом:
- Бабка сама язычница!
- Есть веры еще древнее, чем ее. Они для нее - язычники.
Томас подумал, решился:
- Язычников - можно.