Мужское естество требует своего.
Избиратели мужского пола понимающе ухмылялись и в глубине души завидовали Льюису. Молодая жена и связь на стороне – черт возьми, не так плохо для шестидесятилетнего сенатора. Лишнее доказательство мужской силы. Ну конечно, жена поначалу разозлилась, но все ссоры уже позади, и семья сенатора Ханнигера крепка как никогда.
Во всяком случае, так следовало думать публике.
Короче говоря, громкий скандал быстро переродился в повод для безобидных шуток. Льюис в своих выступлениях сам охотно смеялся над собой.
А Ронни слушала его, сохраняя на лице неизменную улыбку. А что она чувствовала? Не ярость, нет. Пустоту.
Льюис занял место рядом с ней и поднес ее руку к губам. Его карие глаза (в которых когда-то она видела доказательство честности и благородства его натуры) встретились с ее глазами, и он улыбнулся. Ронни понимала, что публичное целование руки – тоже дань политической тактике. Сенатор и его обманутая жена по-прежнему вместе на сцене, по-прежнему улыбаются в ярком свете прожекторов…
Ронни улыбнулась в ответ. Как восторженная поклонница. И помертвела.
Слишком ей хотелось плюнуть ему в лицо и выбежать из зала, чтобы никогда больше его не видеть.
Да, она добилась всего, о чем мечтала, но цена оказалась непомерно высокой.
В десять часов торжественный ужин закончился , и Ронни – вместе с Льюисом – покинула зал. Лучезарная улыбка застыла на ее лице. Голова кружилась от бесчисленных знакомств с совершенно неинтересными ей людьми. Пальцы болели оттого, что она слишком часто стискивала их.
– Вы бесподобно держитесь, – прошептала ей на ухо жена одного из сторонников Льюиса и поцеловала ее в щеку.
Жена судьи, только как же ее зовут? Ага, Джо-Энн Хиллс. Они уже встречались однажды, и в тот раз миссис Хиллс говорила с Ронни ледяным тоном.
Она была сверстницей и приятельницей Элеонор.
Нельзя не признать, что публичный скандал заметно смягчил отношение местных дам к Ронни. Они стали смотреть на нее с сочувствием, особенно жены других политиков. Ронни иногда казалось, что этим несчастным женщинам точно так же приходится постоянно лицемерить. Лицемерие каждый день. Давным-давно кто-то мудрый заметил, что политика – дело грязное.
Во всяком случае, если воспользоваться терминологией Куинлана, она стала “одной из них”. Женщина, которой живется так же нелегко, как и всем прочим.
Прощаясь, Льюис радушно пожал руку Джону Хейдену, магнату пищевой индустрии, а Марта Хейден запечатлела на щеке Ронни обязательный ритуальный поцелуй. Ронни настолько привыкла к своей роли, что смогла произнести все необходимые по сценарию слова на автопилоте.
– Льюис, не забудь напомнить им там об инспекции, – весело прокаркал Хейден, хлопая сенатора по спине.
– Джон, я затем и еду в Арканзас.
Ронни против воли залюбовалась Льюисом, излучавшим дружелюбие и обаяние. Высокий, широкоплечий, он всегда казался добродушным, одним словом, своим парнем. Да он таким и был. Но сторонний наблюдатель не смог бы догадаться, насколько пуст внутри этот человек, насколько он не способен к глубоким человеческим отношениям.
У Льюиса есть только внешность. И напрочь отсутствует душа.
Разумеется, он не стал подавать на развод. Ситуация, в которой он оказался, вполне его устраивала.
Наконец они миновали массивную дубовую дверь и спустились с крыльца. Их уже поджидали автомобили, два больших черных лимузина.
На одном из них Льюис отправится на аэродром, откуда ему предстоит вылететь на частном самолете в Литл-Рок, на совещание, посвященное животрепещущим проблемам птицеводства. На втором лимузине Ронни со своей свитой поедет в отель “Хайетт”, где уже забронированы номера.