Когда нужно было повернуться, маг делал это всем телом.
Руки были под стать ногам — короткие и мощные. Неизящные пальцы завершались желтыми прочными ногтями, выпуклыми, как черепаший панцирь. Мизинец и безымянный палец на каждой руке срослись до средней фаланги и, объединенные перепонкой, могли двигаться только вместе. Это (как и у его карлика, кстати) был верный признак дальнего родства с нежитью, родства древнего, жуткого, но все же возможного. Подчеркивалось это и странной поволокой выпуклых немигающих глаз, лишенных век. Зрачок в глазах был так широк и малоподвижен, что невозможно было угадать, на кого конкретно он устремлен, и оттого всякому непривычному собеседнику становилось жутко.
На среднем пальце правой руки, на верхней фаланге, так как внизу мешала перепонка, Медузия заметила массивный перстень. В отличие от большинства магических колец, перстень ревизора был необычной формы и, видимо, предполагал камень или какое-то иное украшение. Однако камень почему-то отсутствовал. Без него перстень казался щербатым и неполно-увечным. Медузию, которая во всем любила завершенность и систему, это неприятно встревожило.
Ревизор подошел и остановился рядом с Сарданапалом.
«Похож на бульдога и одновременно на жабу!» — подумал Тарарах.
Он попал в точку. Одутловатые щеки ревизора провисали, как у бульдога, а рот казался длинным, жабьим. Покрасневшая, в мелких прожилках кожа, была медного цвета с отдельными красными родничками. Медузия безошибочно определила, что некогда эту кожу опалил жар Тартара. Никакое солнце не способно оставить такие следы.
— Добрый вечер, Сарданапал! Надеюсь, вам не пришлось долго меня ждать? — произнес маг негромким стершимся голосом.
— Добрый вечер, Зербаган! Ничего страшного. Посмотреть закат со стены Тибидохса — удовольствие. Обычно мы забываем, как прекрасно небо Тибидохса в этот час, — спокойно отвечал Сарданапал.
Белесые, выгоревшие в жаре Тартара брови брезгливо приподнялись.
— Вы любитель закатов, Сарданапал? Тогда вам понравится и северное сияние. В том месте, которое выбрали для школы мы с Бессмертником, его можно наблюдать довольно часто. Суровая красота первобытных равнин, знаете ли. Внизу замерзшее болото, а над головой все так и сияет, так и сияет…
Правый ус Сарданапала рванулся к Зербагану, намереваясь щелкнуть его по носу, но немного не достал. Академик тактично сделал вид, что ничего не произошло.
— Мне случалось бывать в тех краях летом. Меня раздражают тучи гнуса, который лезет в уши, в ноздри, в глаза, — сказал он.
— О, вы и это знаете? Ну, гнус можно и уничтожить. Существуют отличные заклинания. В конце концов, можно сотворить защитный купол.
— С таким же успехом можно сотворить среди океана и новый остров, — в тон ему отвечал Сарданапал.
Ревизор с ускользающим и где-то ехидно-сочувствующим видом пожал плечами, точно чиновник, который готовится произнести: «Мне вас жаль, но решения принимаю не я».
— Что я вижу, академик, вы как будто раздражены? Не согласны с выводами предварительной комиссии? Неужели вы считаете, что почтенные Тиштря, Графин Калиостров и Бессмертник Кощеев не заботятся о детях? Да будет вам известно: дети самое дорогое, что у нас есть!
— После навоза на полях!… Почему бы не собрать всех детей разом и не продать на колбасу? — пробурчал Тарарах, забывая о своем обещании держать себя в руках.
Едва он договорил, снизу послышался странный, крайне неприятный звук. Будто плохо закрепленное стекло задребезжало в раме. Все, не исключая Зербагана, стали с недоумением озираться, пока не поняли, что это хихикает карлик, секретарь ревизора.