— Есть что путное — показывай, а не вызванивай железом.
Разве так звенит мое золото?
Синам-ага, кряхтя, поднялся с ковра, подобрал полы своего халата,
кланяясь теперь уже не так Грити, как Ибрагиму, повел их в боковые переходы, в
темноту и плесень.
— Старый мошенник! — бормотал брезгливо Грити, спотыкаясь в темноте,
попадая в зловонные лужи своими тонкими сафьяновыми сапожками, с возмущением
вдыхая запах плесени на стенах.
Из тьмы навстречу им выступили две какие-то фигуры, еще чернее самой
тьмы, узнали Синам-агу, исчезли, а впереди заморгало несколько огоньков.
— Валлахи, я выполнял твое повеление с покорной головой, бей эфенди*, —
кряхтел Синам-ага.
_______________
* Б е йэ ф е н д и — глубокоуважаемый господин.
— Ты нарочно завел нас в такую темень, где не увидишь даже кончика
своего носа, старый пройдоха, — выругался Грити.
— О достойный, — всплеснул руками Синам-ага, — то, что уже продано и
зовется «сахих», принадлежит тому, кто купил, и зовется «мюльк», и никто без
согласия хозяина не смеет взглянуть на его собственность. Так говорит право
шариата. Так мог ли я не спрятать то, что надо было скрыть от всех глаз, чтобы
соловей не утратил разума от свежести этого редкого цветка северных степей? Он
вырос там, где царит жестокая зима и над замерзшими реками веют ледяные ветры.
Там люди прячут свое тело в мягкие меха, оно у них такое же мягкое...
Они уже были около светильников, но не видели ничего.
— Где же твой цветок? — сгорал от нетерпения Грити.
— Он перед тобой, о достойный.
Ибрагим, у которого глаза были зорче, уже увидел девушку. Она сидела по
ту сторону двух светильников, кажется, под нею тоже был коврик, а может, толстая
циновка; вся закутана в черное, с черным покрывалом на голове и с непрозрачным
чарчафом* на лице, девушка воспринималась как часть этого темного, затхлого
пространства, точно какая-то странная окаменелость, призрачный темный предмет
без тепла, без движения, без малейшего признака жизни.
_______________
* Ч а р ч а ф — покрывало для лица.
Синам-ага шагнул к темной фигуре и сорвал покрывало. Буйно потекло
из-под черного шелка слепящее золото, ударило таким неистовым сиянием, что даже
опытный Луиджи, которого трудно было чем-либо удивить, охнул и отступил от
девушки, зато Ибрагима непостижимая сила как бы кинула к тем дивным волосам, он
даже нагнулся над девушкой, уловил тонкий аромат, струившийся от нее (заботы
опытного Синам-аги), ему передалась тревога чужестранки, ее подавленность и —
странно, но это действительно так — ее ненависть и к нему, и к Грити, и к
Синам-аге, и ко всему вокруг здесь, в затхлом мраке Бедестана и за его стенами,
во всем Стамбуле.
— Как тебя зовут? — спросил он по-гречески, забыв, что девушка не может
знать его язык.
— У нее греческое имя, эфенди, — мигом кинулся к нему Синам-ага. —
Анастасия.
— Но ведь в ней нет ничего, что привлекало бы взгляды, — разочарованно
произнес Грити, уняв свое первое волнение.