И только тогда, глядя снизу вверх в холодное, замкнутое лицо, она поняла, что никогда не услышит этих слов. Она потеряла право на них в тот день, когда стала женой его брата, и теперь, что бы она ни делала, путь назад был невозможен.
Но ведь она поступила так, чтобы спасти его!.. Нет, чтобы спасти себя...
Перед началом турнира перед центральными ложами разыгрывалась потешная травля медведя. Один из крупных мохнатых волкодавов замешкался, и медвежьи когти располосовали ему горло. Собака издала пронзительный визг, на который зрители ответили рукоплесканиями и одобрительными возгласами.
Сибил и Рейн разом повернулись посмотреть, чего ради весь этот шум. Сибил сразу заметила девушку в первом, почетном, ряду. Рядом с ней стоял единственный на все ложи стул — с высокой удобной спинкой, с плюшевым балдахином. Это был походный трон короля, все еще не прибывшего на турнир. В отличие от окружающих ее нормандских леди, чьи высокие затейливые прически были украшены драгоценностями и прикрыты вуалями, девушка оставила волосы свободно рассыпанными по плечам. Густые, темные, как соболиный мех, местами они отливали красноватым и золотым, и простой венок из желтой жимолости выглядел на них причудливой диадемой. Столь же проста была и ее одежда: платье василькового цвета в мельчайшую складочку, без единого украшения... впрочем, нет. На шее девушки красовалось ожерелье языческого вида. Издалека казалось, что две живые змейки сплелись вокруг ее горла, прижавшись головками с изумрудными искрами глаз.
В первый момент Сибил почувствовала жалость к уэльской девушке. Она-то знала, каково это, когда судьбу женщины решает прихоть сильных мира сего, когда сама она имеет такое же право голоса, как соломинка во время бури. А потом она повернулась к Рейну. Он тоже смотрел на девушку, и выражение его лица наполнило Сибил огненно-горячей болезненной ревностью. Оно снова было напряженным, жестким, это лицо. Оно становилось таким, когда Рейн хотел что-то заполучить.
— Я еще не познакомилась с уэльской княжной, на которой тебе предстоит жениться. Какая она?
Несколько мгновений ей казалось, что Рейн даже не слышал вопрос. Но потом он повернулся и посмотрел на нее с усмешкой, странно и незнакомо искривившей рот, а лицо вдруг потемнело от гнева.
— Девчонка — или храбрейшая из всех, какие мне попадались, или полностью лишенная мозгов.
Сибил было хорошо известно, что превыше всего Рейн ставит в женщине храбрость, храбрость и достоинство. Неудивительно, что ее ответная улыбка была натянутой.
— Значит ли это, что ты изо всех сил старался запугать эту бедную крошку?
Рейн издал звук, больше похожий на рычание, чем на смех.
— Как раз наоборот, эта бедная крошка изо всех сил пыталась запугать меня. — Озадаченное выражение, совершенно ему не свойственное, ненадолго появилось на его лице и исчезло. — Когда я впервые встретил ее, она набросилась на меня с кинжалом и почти ухитрилась вонзить его мне в спину. Во время второй встречи она едва не выпустила мне кишки моим же мечом. Она и плевала на меня, и царапалась, и лягалась, и раз сто послала ко всем чертям. Больше того, она имела наглость вылить помои мне на сапоги.
Горло у Сибил перехватило, и потому смех ее прозвучал хрипло и отрывисто.
— О, Рейн, я вижу, на этот раз нашла твоя коса на камень!
— Наоборот, — ответил он серьезно и снова перевел взгляд на девушку, которая должна была стать его женой, — на камень нашла коса леди Арианны.
Арианна знала, что они рассматривают ее, все эти знатные нормандцы и их леди. Они наблюдали за ней с тем же живым и кровожадным любопытством, с каким смотрели медвежью травлю.