Ему пришлась по душе та часть предложения Талиазина, которая касалась битвы на турнире за Руддлан (Рейн не сомневался, что без труда справится с Хью), но чтобы взять дочь Оуэна Гуинедда в жены!..
«Да я сотру мальчишку в порошок за то, что его осенила такая идея! — мысленно возмущался он. — На этот раз ему не отвертеться!»
К его полному и безысходному ужасу, он услышал, как Генрих восклицает, словно идея осенила не Талиазина, а его самого:
— Ты, сэр Рейн, и ты, милорд граф Честер, встретитесь на турнире за обладание замком Руддлан. Наконечники пик будут сточены, мечи затуплены, сражение закончится, как только один из вас будет выбит из седла. Победителю достанется также леди Арианна, дочь Оуэна Гуинедда!
— Встанем-подымемся, миледи!
Полог кровати отдернулся, шурша златотканой дамасской кисеей и поднимая целые облака пыли. Яркий солнечный свет проник сквозь упрямо сжатые веки Арианны.
— Убирайся, Эдит! Оставь меня в покое!
Со стоном досады Арианна повернулась на живот и сунула голову под подушку. Она не видела никакого смысла в том, чтобы покидать постель. Впереди ожидал бесконечный унылый день, точно такой же, как и вчера. Он не сулил ничего более увлекательного, чем долгие часы у окна, пока отец вел переговоры с королем Англии. Ее использовали в качестве хлыста, чтобы привести Оуэна Гуинедда к повиновению! Возможно, в этот самый момент они как раз обсуждали выкуп, который отец должен был заплатить за свободу дочери!
Арианне страшно было даже представить, во что она могла обойтись отцу... и всему Уэльсу.
Горничная и не думала оставлять ее в покое. Она стащила на пол одеяло, предоставив холодному утреннему воздуху, льющемуся в распахнутое окно, вволю кусать голое тело Арианны.
— Наказание Божье! — крикнула та, вскакивая на постели и выхватывая их рук Эдит отделаное мехом платье.
Терпеливая улыбка не исчезла с лица, в котором было что-то поросячье. Круглое, побитое оспой, с маленькими, часто мигающими глазками, оно было обрамлено сосульками волос неопределенного цвета, свисающими на костлявые плечи. Невзрачная внешность Эдит была не единственным ее недостатком. За четыре дня, проведенных Арианной под домашним арестом, горничная не обратилась к ней ни с чем, кроме банальнейших и скучнейших фраз.
— Сегодня такой погожий денек, миледи, чего ж в постели-то валяться? — сказала Эдит все с той же улыбкой, сводившей Арианну с ума.
Та скрипнула зубами, не давая богохульству сорваться с языка. Неужели бестолковое создание не понимает, что она теперь пленница, а не госпожа? Какая разница, как она проведет «погожий денек»: валяясь в постели или бродя кругами по единственному помещению, предоставленному в ее распоряжение?
Но что оставалось делать? Арианна выбралась из постели, оделась и прошла к тазу с водой, стоящему на табурете у окна. Пока она умывалась, начал звонить колокол часовни. Свежий ветерок далеко разносил звук, напоминая верующим, что пора собираться на богослужение. Арианне позволялось присутствовать только на послеобеденной мессе, и даже тогда за ней следовали два стража — крепкие приземистые парни, каждый из которых был способен носить на плечах по бочонку с пивом.
Тем временем Эдит успела поставить поднос на стул рядом с пустой жаровней: белая булка, глазурованная медом, и графинчик эля. В этот день разговлялись после поста, поэтому принесенная еда показалась Арианне роскошной.
— Нынче большая стирка, миледи, — сообщила горничная, стаскивая с кровати простыни. — Вечером я постелю чистое, свежее белье. То-то сладко вам будет спать на нем!
— Спасибо, Эдит, — поблагодарила Арианна с самой теплой улыбкой, какую только сумела из себя выдавить.
В конце концов, Эдит ничуть не виновата в том, что нормандцы держали дочь Оуэна Гуинедда заложницей. Глупо и некрасиво было срывать зло на ни в чем не повинной служанке.