Губы женщины беззвучно произнесли слово «позже», и она двинулась дальше в облаке развеваемых ветром волос цвета корицы. Ее громкий волнующий смех, казалось, еще слышался рядом, когда она уже была далеко.
Наконец ему удалось отыскать знамя с изображением черного дракона. Оно реяло над алым шатром, неподалеку от которого группа оруженосцев и пехотинцев собралась вокруг костра. Оттуда доносились звуки крута, аккомпанирующего чистому, сладостному и более чем знакомому голосу.
— Талиазин! — рявкнул Рейн.
Мелодия прервалась на полуноте. Кружок слушателей разлетелся вихрем палых листьев под порывом осеннего ветра. Талиазин приблизился, неся под мышкой музыкальный инструмент — уэльский вариант небольшой скрипки. Он шел обычным своим шагом, одновременно широким и ленивым, пылая на солнце оранжевыми прядями своих невообразимых волос. Он улыбался с самым невинным видом. Рейн, однако, и не подумал улыбнуться в ответ.
— Не знаю, почему я сразу не превращаю тебя в отбивную котлету! Где, черт возьми, тебя носило?
Талиазин кротко потупил взгляд на кончики своих сапожек (это могло бы одурачить Рейна, если бы он не так хорошо знал своего оруженосца).
— Я был занят... в некотором роде.
— Занят чем? — спросил Рейн, сразу встревожившись.
Оруженосец поднял голову и устремил на командира простодушный взгляд огромных угольно-черных глаз. Вид у него был более невинный, чем у девственницы перед алтарем.
— Как чем, милорд? Я заботился о ваших интересах. Как всегда.
— Ну конечно, как всегда! А тебе не пришло в голову, что мой основной интерес заключается в том, чтобы нестись в битву рядом с верным оруженосцем? Вместо этого мне пришлось довольствоваться пажом сэра Одо, у которого молоко на губах не обсохло и который, наверное, во сне до сих пор сосет большой палец!
— За такое короткое время мне не удалось раздобыть ничего более подходящего, — объяснил Талиазин, пожимая плечами и улыбаясь со всем своим очарованием. — Насколько я успел узнать, вы прекрасно обошлись без меня. Вы даже спасли жизнь королю! Я написал по этому поводу хвалебную оду. Хотите послушать?
— Нет, только не это! — содрогнулся Рейн. Он направился к шатру, и Талиазин пошел рядом с ним. Бог знает, в какой раз Рейн спросил себя, что заставило его взять этого парня в оруженосцы. Должно быть, он был тогда не в себе! Это был прирожденный поэт, но никак не прирожденный воин, а зачем, ради Бога и всех святых, нужен поэт в походах и битвах? Рейн даже не мог сказать точно, откуда Талиазин взялся. Просто в один не самый удачный день оруженосец, пять лет подряд сопровождавший его в походах, был убит шальной стрелой. На следующий день Талиазин уже ехал рядом с ним. Он был рядом и теперь, два года спустя, и притом в прекрасной форме, хотя не было дня, чтобы Рейн не грозил избить его до полусмерти.
Недалеко от входа в шатер дымился на костре котелок с бобовой похлебкой. Рейн зачерпнул полный половник варева и начал рассеянно отхлебывать. Другой рукой он дергал застежку перевязи, к которой крепились ножны меча. Талиазин с привычной легкостью помог ему освободиться от тяжелых, стесняющих движение лат. Когда он осторожно раскладывал на траве части доспехов, они мелодично позвякивали, словно предвкушая предстоящую ванну из винного уксуса и хорошую чистку. Без такой обработки железные доспехи ржавели буквально на глазах.
Там, где кольчуга всю ночь врезалась в шею и запястья, остались припухшие красные рубцы. Рейн начал растирать их привычными, неосознанными движениями. Как всегда после похода, рубаха была в темных разводах от соприкосновения с металлом, в пятнах пота, брызгах грязи и крови.