Такие большие головы, я замечала, всегда бывают у добрых людей.
И взгляд у Юры открытый, прямодушный. Вот такой у нас староста: чуть рассеянный, немного странный, медлительный. Я — полная противоположность ему, гремучая смесь. Тронь меня — мигом взорвусь. Про меня можно сказать, что я — непоседа, даже темные кудри во все стороны разлетаются, будто им неймется. Однако не зря говорят: противоположности сходятся. Ладно, хватит о нашем штурме вспоминать. Едем — и хорошо! Кто на третьих полках в плацкартных вагонах примостился, кто, как мы, в коридоре купейного устроился.
Колеса стучат по рельсам, выводя нехитрую мелодию: «И-та-та, та-та, татати. И-та-та, та-та, татати». Полный кайф, если бы не темнота за окнами.
Темнота для меня с ранних лет — неясная опасность. Взрослые в разговоре обо мне часто добавляют: у девочки было трудное детство. Но я терпеть не могу, когда меня жалеют. Я хочу быть как все.
Хотя да — рано осталась без родителей. Отец бросил маму, она сломалась, спилась и нелепо погибла. Мне тогда двенадцать исполнилось. Дальше бабушка меня воспитывала, как могла. Она была добрая, хозяйственная, но совсем необразованная женщина. Справиться со мной было нелегко, теперь я понимаю. Я слишком болезненно реагировала на любое замечание, а снисходительная забота общественности вообще приводила меня в бешенство.
Помню, родительский комитет собрал мне деньги. на туфли. Вручили, напутствовали, чтобы хорошо училась и вела себя пристойно. Разве родители, когда детям обновку покупают, ставят им условия?
Я разозлилась и купила на эти деньги тридцать штук эскимо, на весь класс. Ребята были в восторге, а их родители посчитали меня гордячкой и черт знает что про меня навыдумывали. Больше мне материальную помощь не оказывали. А в седьмом классе я влюбилась без памяти. Он был уже взрослым, казался мне сильным и надежным, как отец.
Вроде как замена моему отцу, давно бросившему нас с мамой. Отца мне сильно не хватало. Бывало, придешь в гости к подружке, а там умный, понимающий папка. Отец и задачку объяснит, и в шахматы играть научит, и фотоаппарат купит. Так вот этот первый мой мужчина, он у нас в школе электриком работал, тоже мне таким показался сначала.
Водил меня в кино, в кафе-мороженое, а летом — в лес, за грибами возил. Я обычно все летние каникулы в пыльном городе болталась, а он мне радость подарил: солнце, речку, цветы. Там однажды у нас с ним все и произошло. Конечно, я про мужчин и женщин и раньше знала, когда еще мама была жива. Она не была святой. Но тут я в такую грязь вляпалась, о которой и понятия не имела.
Попала в больницу, венерологическое отделение.
Дальше — больше: меня на учет в милицию поставили. Правда, я своего электрика не выдала, пожалела. Но меня он не пожалел. В больнице ни разу не навестил, а скоро и с работы уволился, так что замел свои следы. За мной с тех пор слава «трудной девочки» окончательно закрепилась.
Успеваемость моя тоже на спад пошла. В младших классах я почти в отличницах ходила, хотя мамины гости часто уроки мешали делать: комната у нас одна была. Потом отметки хуже стали. Но еще в шестом классе я мечтала стать переводчицей. И учительница английского своей красотой и модными нарядами поражала, и сам язык мне хорошо давался. Иностранные слова с лету запоминала. Но по другим предметам уже на тройки съехала, а по математике даже пару в четверти заработала. В восьмом мне стало ясно, что институт — это не для меня. Бабуля на пенсии, болеет все время, денег в доме нет. Да и мои успехи в школе совсем к нулю приблизились. Даже англичанка стала мне тройки лепить. Видно, решила, что ее четверки и пятерки в моем дневнике белыми воронами смотрятся. После восьмилетки не долго думала, куда идти, — мне все равно было.