Сухо и несколько низким голосом, чем ему это хотелось, он спросил:
— Ты узнала это от Мадлин?
— Да, кое-что она мне рассказала.
— Она, вероятно, все преувеличивает.
— Но у тебя, кажется, есть квартира в Новом Орлеане? — Это прозвучало как обвинение.
— Да, есть.
— И очень хорошая, как я слышала. И еще итальянская спортивная машина, которая стоит столько, что на эти деньги несколько лет может безбедно прожить средняя семья.
— Мадлин очень информирована.
— И ещё свой самолет.
Он вздохнул, как бы подтверждая сказанное ею.
— А она отметила мою коллекцию картин старых мастеров и яхту на озере Поншартрен?
— Нет, но она упоминала о Креве и Комю.
— Я думаю, тебя уже не удивишь клубом «Мардигра»?
— Как уроженка Луизианы, я примерно знаю здешние социальные ценности. Это, прежде всего, хорошая родословная. У тебя была возможность рассказать о своих новоорлеанских родственных связях, так же как и о каджунских. Ты ничего не сказал об этом. Что ты скрываешь? Или ты боишься, что люди не будут любить тебя просто за твою собственную персону?
Он изучающе рассматривал ее лицо, пытаясь понять, происходит ли ее холодность от разочарования, плохого настроения или неудовлетворенного любопытства.
— Я мог бы все рассказать, но тогда Мадлин не о чем было бы поговорить с тобой.
— Я не шучу.
— Я тоже, — спокойно произнес Рей. — Я не говорил тебе об этом потому, что считал это незначительным. У меня нет привычки подходить к женщинам и говорить: эй, я богач, принятый в обществе.
— Да, это так. Но все же странно, что ты считаешь людей дураками.
Ее зеленые глаза явно выражали злость. Он попробовал ослабить ее напор.
— Не то чтобы считаю. Но ты так уверенно говорила, что мне понадобятся деньги, что я счел невежливым утверждать обратное. Я ведь никак не ожидал, что мы будем работать вместе и тем более жить под одной крышей.
— Конечно. У тебя было всего несколько минут с того момента, как ты снисходительно решил мне помочь, до того, как на рассвете ускользнул из моей постели, когда мог бы сказать: «Да, между прочим, я не тот, за кого ты меня принимаешь».
Он глядел на нее и любовался проступившим на ее щеках румянцем и тем, как хороша она была, когда сердилась. Рей был удивлен и растерян. У него, как он теперь понимал, были причины для беспокойства.
— Прошу извинить меня, — сказал он.
— О, нет, не надо. — Она резко отклонила его извинение. — Нет более законченной снисходительности, чем когда мужчина принимает всю вину на себя.
Он наклонился к ней, стараясь говорить спокойно.
— Я признаю свою вину только в том, что не разбудил тебя и не попрощался с тобой.
— А кто сказал, что это нужно? — выпалила она.
— Никто. Но мне не хотелось будить тебя сегодня утром, так как я ушел слишком рано. А ушел я, между прочим, из-за тетушки Тин.
Джулия уставилась на него с удивлением и смогла вымолвить только:
— О!
— Да. Тетя Тин хорошо знает все, что касается плоти, с удовольствием смотрит все это в мыльных операх, а потом сплетничает об этом со своими подружками, другими женщинами в годах. Но она не была бы счастлива, если бы обнаружила, что этой ночью я спал не в своей постели. Это ее дом, и, по-моему, лучше придерживаться ее представлений о том, что хорошо и что плохо.
— Я думаю, — сказала Джулия очень тихо, — что я доставила бы ей еще меньше радости, чем ты.
Рей не успел ответить ей, так как им принесли еду. Ели они молча. Напряженность между ними, казалось, росла. Джулия смотрела вниз и время от времени хмурилась. Наконец, она положила вилку. Рей, видя ее настроение, весь подобрался, словно ожидая нападения. Голос ее был хриплым, она тщательно подбирала слова.
— Видишь ли, я думаю, мы… я ошиблась этой ночью. Так уж получилось. Я знаю, что я так же виновата, как и ты. Я сама дала повод.