Роберт правильно заметил, что если бы школа была более современной, если бы она лучше адаптировалась к нашим временам, то ее руководству и в голову не пришло бы взять Лиззи на работу, так как ее опыт, в глазах многих работодателей, не мог компенсировать недостаток соответствующей квалификации.
Уэстондэйл был расположен на южных склонах холмов, спускающихся от Ленгуорта к Бату, в двух больших строениях раннего викторианского стиля. Дома стояли в двух отдельных старых садах, соединенные друг с другом переходом из стекла и бетона, построенным еще в пятидесятых годах, и окруженные стоянками для автомобилей (обслуживающий персонал, родители, доставка детей), теннисными кортами, полями для хоккея на траве и запущенными аллеями, обсаженными кустарником, где младшие носились на переменах, а непослушные старшие курили. Позади зданий в один этаж разместились пристроенные дополнительно помещения, собранные из блоков, – изокласс, биологическая лаборатория, классы для занятий географией и музыкой. Они стояли на длинных, похожих на ходули опорах, а к стенам, где не было окон, примыкали навесы для велосипедов, устроенные для тех учеников, кто на велосипедах ездил из города в школу. Создавалось впечатление, что весь школьный комплекс формировался скорее стихийно, чем по какому-то единому плану. Все здания нуждались в покраске. Родители неискренне говорили друг другу, что это была прекрасная школа. Сами девочки относились к ней, как к чему-то скучному, но неизбежному, что необходимо преодолеть, прежде чем рассчитываешь получить что-то более интересное.
Лиззи была принята на должность помощника секретаря школьной канцелярии и начала работать под началом прежней секретарши, миссис Мэйсон, которой оставалось полгода до пенсии. Как она сказала, она увольнялась, чтобы всецело посвятить себя Гильдии городских женщин, где она стремилась стать председателем.
– Или в наши дни лучше будет сказать – председательствующей!
Лиззи молча кивнула. Ей показалось, что эти месяцы, проведенные рядом с миссис Мэйсон в ее пурпурном джемпере и блестящих очках, могут оказаться действительно очень долгими.
– Как вы узнаете, – говорила миссис Мэйсон, проворно работая пухлыми ручками в ящиках с карточками учеников, – у меня есть своя маленькая система, мои собственные маленькие методы. Мой муж всегда говорит мне: „Твой ум, может, не работает так, как у других, но, по крайней мере, он работает".
И она весело рассмеялась.
– Да, – сказала Лиззи.
Она оглядела канцелярию. Несмотря на ровные линии металлических шкафов и полок, в комнате в целом царила атмосфера благотворительного базара – она до отказа была забита безделушками и какими-то бесформенными вязаными вещами.
– Я никогда ничего не выбрасываю, – заявила миссис Мэйсон, – как вы скоро сами в этом убедитесь. И я люблю придавать рабочему месту что-то личное. Мой внук сделал вот это, – она указала на кусок желто-красного папье-маше, который мог быть и драконом, и ананасом, и просто куском материала, – а малыши-первоклассники подарили мне вот тот календарь на Рождество. Талантливо, да?
– Да, – выдавила из себя Лиззи.
Она рассказала о миссис Мэйсон Роберту, надеясь рассмешить его, но он слишком сильно переживал, что ей пришлось взяться за подобную работу, чтобы почувствовать после такого рассказа что-либо, кроме беспокойства.
– О, Лиззи! Ты сможешь переносить ее?
– Конечно. Осталось всего несколько недель, а потом я могу сжечь ее горшки для цветов из папье-маше.
Она говорила правду. Она беспокоилась не из-за миссис Мэйсон. Миссис Мэйсон была всего лишь временной шуткой, пусть даже и не очень удачной. Волновало Лиззи то, что деньги, которые она будет получать, они не смогут тратить на еду или одежду, а должны будут целиком использовать на выплату процентов по кредиту.