– Не знаю, почему я никогда близко не общалась с Джулиет в детстве… – задумчиво произнесла Фрэнсис, будто не расслышав последней фразы Лиззи.
– Ты не ходила к ней.
– Да, я помню.
– Мама сегодня, часов в шесть утра, опять завела разговор о ней.
– Это же Рождество, – перебил ее Роберт, – и оно оказывает влияние абсолютно на всех. Если нет какой-нибудь естественной темы для разговора, люди начинают искать причину для ссоры. – Он посмотрел на тестя и продолжил: – Иногда мне просто не верится, что у него вот уже четверть века есть и жена, и любовница. Это у Уильяма-то!
– И все из-за того, что решения в его жизни всегда принимали женщины, – заявила Лиззи.
Фрэнсис взглянула на сестру.
– Ты уверена?
– О да!
Роберт медленно встал, как бы проверяя сначала каждый сустав, прежде чем доверить ему груз своего тела.
– Боюсь, что я должен пойти поспать. Лиззи вопросительно посмотрела на Фрэнсис.
– А ты хочешь спать?
Фрэнсис задумалась. Отяжелевшая от еды, вина и долгой дороги домой, она, кажется, проспала бы, подобно Рипу ван Винклю, пару веков.
– Пожалуй, нет. Нам надо заняться уборкой. Лиззи оглядела стол.
– Ты просто героиня. Тогда мы выгоним детей на улицу прогуляться на свежем воздухе.
Фрэнсис поднялась из-за стола.
– Я принесу поднос.
Корнфлекс устроился на кухонном столе возле остатков индейки.
– Чертов кот! – закричала Фрэнсис.
Он пулей бросился прочь. Фрэнсис уставилась на индейку.
– Успел он ее тронуть или нет?
– В любом случае, я ее не выброшу, несмотря ни на какие кошачьи микробы. Это индейка с фермы, и она стоила целое состояние. Фрэнсис…
– Да?
– Мне действительно неудобно, ты знаешь. За наше поведение вокруг этой Испании.
Фрэнсис сделала небрежный жест рукой.
– Я знаю. Я знаю, что тебе неудобно.
– Забудь об этом. Иногда все идет не так, как должно, и без особой на то причины. Пусть у тебя не останется неприятного осадка на сердце.
Фрэнсис внимательно посмотрела на сестру. Она сняла с крючка за дверью клеенчатый передник и надела его.
– Откуда ты знаешь, что я это чувствую? Лиззи слегка улыбнулась, ничего не ответив.
– Не надо делать никаких предположений, – сказала Фрэнсис.
– Ну, а какими оказались Гомесы Морено?
– Младший – очень симпатичный, но безалаберный, а старший – солидный темноволосый европеец.
– Приятный?
– Да.
– Красивый?
– Скорее, нет. Просто приятный.
– Я так хочу, чтобы ты была счастлива, – вдруг выпалила Лиззи.
– Что ты понимаешь под счастьем?
– Жить полной жизнью. Использовать все свои возможности: эмоциональные, физические, умственные. Полностью понять и оценить себя.
– Ты говоришь о муже, семье, детях, доме и художественном салоне? Потому…
– Что потому?
– Я думаю, у всех нас разные внутренние миры, даже у нас с тобой, хоть мы и близнецы.
Лиззи отложила разделочный нож и вилку, с помощью которых пыталась разделить остатки индейки, и взволнованно произнесла:
– Понимаешь, если у нас есть этот внутренний мир, в нем должны быть люди. Я хочу сказать, я знаю, что у тебя есть мы, и мы тебя обожаем…
– Не надо разговаривать со мной, как с маленькой…
– Я не думаю…
– Нет, именно это ты и делаешь. Ты считаешь, что я – наполовину пустой сосуд и потому я неполноценна.
Лиззи подалась к сестре с выражением нежности на лице.
– Ничего подобного. Я просто считаю, что у тебя огромный потенциал, пока совершенно нерастраченный.
– Прекрати говорить обо мне с такой жалостью. Лиззи опять взялась за нож и вилку.
– Я не жалею тебя. Ты прекрасно знаешь, что я думаю. Я думаю, что все отпущенные нам возможности для карьеры и свободы принадлежат тебе, а мне принадлежат другие возможности. Я просто не хочу, чтобы твоя жизнь стала обезличенной. Вот и все. Это, собственно говоря, и расстроило меня в твоей поездке в Испанию.