Поначалу мудрые царедворцы добром пытались вразумить злобствующих братьев-соперников, но те лишь ярились пуще прежнего. Дошло до дуэли, и дело наверняка приняло бы кровавый оборот, не вмешайся вовремя гвардейцы Его Величества. Уже в Бастилии смутьянам был зачитан королевский указ: в наущение упорствующих в злобе своей и во избежание кровавой междоусобицы родовой титул долженствует быть разделен между соискателями, так что отныне шевалье Бертрану и его потомству именоваться Эффрэйе, то бишь, испуганными, или трусливыми, а шевалье Жоффруа с потомством — Де-Рьян, то есть, ничем, или ничтожествами. Такую, друзья мои, плату подчас приходится платить за неразумие предков.
Свой рассказ папаша Дерьян завершил легким движением корпуса, руки и головы, отдаленно напоминающим церемониальный поклон. Чувствовалось, что эту речь он произносил не один десяток раз, и отработана она была до мелочей.
Мари-Мадлен с восторгом смотрела на супруга. Сесиль сидела молча, опустив глаза. Нил вежливо кивал, придав лицу надлежащее выражение.
На него, как на свежего слушателя, и устремил свое внимание оратор:
— Ну, мон шер, все ли ты понял?
— Как не понять, у нас вся страна без малого семьдесят лет платит за неразумие предков, — с улыбкой ответил Нил. — И вас ни разу не посещала мысль о смене фамилии?
Папаша Дерьян мелко рассмеялся на подобную нелепость.
— С какой стати, мы весьма гордимся своей фамилией. Генерал Дерьян весьма отличился при строительстве Суэцкого канала, министр Дерьян успешно работал в правительстве Феликса Фора и, кстати, присутствовал при подписании договора с императором Александром Третьим в Санкт-Петербурге. А голова булонского вепря и по сей день украшает залу нашего родового замка в Нормандии...
— В Нормандии? А как же поместье в Булонском лесу? — вежливо осведомился Нил.
— Поместье его величество милостиво соизволил отписать в казну, — Со вздохом ответил Дерьян.
— Замок купил мой дед Франсуа, — неожиданно подала голос Сесиль. — Когда-то в саду росла крупная золотистая малина, поэтому при прежних владельцах он назывался «Фрамбуаз Доре». — Нил вздрогнул, но этого никто не заметил. — Однако дед был большой социалист и назвал свое новое владение Шато дель Эффор-Мютюэль — Замок Рабочей Солидарности.
— А я переименовал в Шато Дерьян, — подхватил отец.
— Ах, я жду, не дождусь, когда по его коврам и каменным плитам зашлепают розовенькие ножки маленьких Дерьянчиков! — вставила «милая мамочка».
Папаша Дерьян похлопал Нила по плечу.
— На тебя вся надежда, зятек, а то у нашей интеллектуалки одни электросхемы в голове.
Сесиль нахмурилась, пошла пятнами, отвернулась.
Неловкое молчание нарушил гудок, противный и громкий. Мадам Дерьян шарахнулась в угол, нажала на какую-то кнопку, в стене возле двери засветился экран, поначалу принятый Нилом за дверцу навесного шкафчика.
На экране появилось дрожащее черно-белое изображение, в котором Нил не сразу узнал гротескно искаженное оптикой женское лицо. Лицо, судя по всему, улыбалось.
— О, Эжени, дорогая, входи же, мы заждались тебя!
Мадам Дерьян вновь нажала на кнопочку. Гудок сменился писком и скрипом отворяемой двери.
— Теперь все в сборе, — потирая лысину, довольно констатировал глава семьи. — Что ж, можно и отобедать... .
«Мода что ли такая у здешних богатеев?» — мрачно думал Нил, усаживаясь с радушными хозяевами за стол на галерее, выходящей на крытый внутренний дворик ничем не приметного дома на Пор-Дофэн, что возле Булонского леса.
Под ними журчал в прозрачной чаше фонтан-колокол, расцветали пышные орхидеи, на лианах раскачивались и орали дурными голосами цветастые попугаи, колосились пальмы и благоухали магнолии. Под высоким стеклянным куполом томно жужжали кондиционеры.