А потом, в конце марта или в начале апреля, отправимся в Ниццу. Там исключительно удобно: мягкий климат и прекрасные возможности для путешествий.
Ее лицо сделалось пепельного оттенка, что особенно подчеркивал яркий свет ресторанной залы.
– Но, папочка, я ведь не могу так долго отдыхать. Ведь музыка...
– Это пусть тебя не беспокоит, – доверительно сказал он ей. – Я сегодня же напишу директору школы и объясню ему наши обстоятельства.
Она так сильно сжала кулак, что даже костяшки побелели.
– Ты не можешь этого сделать, папочка, – сказала она. – Меня ведь пригласили выступить в Сентрал-холле с Лондонским симфоническим оркестром. Мне нужно усердно заниматься и...
Он подался чуть вперед и взял ее ладони в свои.
– Мне очень жаль, – сказал он, и его голос прозвучал вполне искренне, а в глазах появилось умоляющее выражение. – Я понимаю, что тебя все это расстроит, Элизабет, но в этой ситуации ничего не поделаешь. У тебя еще будет много других концертов! Целая куча! А сейчас самое важное, чтобы мы оставались вместе.
– А разве нам нельзя быть вместе в Лондоне? – Она крепко ухватилась за его руку. – Пожалуйста, папочка. Ты будешь дома, и я стану ухаживать за тобой.
– Нет. – Он мягко высвободил свою руку, повернулся к официанту и заказал две порции мороженого и бутылку «Шато Икем» 1921 года.
Во рту у Элизабет пересохло, сердце отчаянно колотилось. Больше всего на свете она хотела быть с отцом. Ей было страшно представить, что на Итон-плейс, кроме миссис Мак, никого больше не будет. Но она и не помышляла об отъезде из Лондона. Они не могут жить во Франции. Ведь есть же музыка... Мисс Рамбатин. Концерт.
– Ты не совсем понимаешь, папочка, – сказала она, стараясь говорить без дрожи в голосе, чтобы не выказать охватившую ее панику. – Если я уйду сейчас из школы, они уже ни за что не примут меня обратно. Поэтому мне придется остаться и усердно готовиться...
– Я устрою так, что ты сможешь брать уроки музыки и в Париже, – сказал Джером, в голосе которого прозвучало явное раздражение.
– Но мне нужно учиться именно в Академии! – отчаянно воззвала Элизабет. – Пожалуйста, папочка! Это ведь лучшая музыкальная школа в Европе, и кроме того...
«Шато Икем» было исключительным, и Джером подумал, не стоит ли взять еще несколько бутылок вина про запас. Через стол на него умоляюще смотрела Элизабет. Такая наивная... При этой мысли улыбка чуть тронула его губы.
– Есть другие школы, – успокоительно сказал он. – И другие преподаватели. Ну что тебе далась эта музыка, Элизабет? Подумай, как будет нам здорово вместе.
«Он решительно ничего не понимает», – подумала она. Он был ее отцом, и к тому же замечательным. Но он ничего не смыслит в музыке. И никогда ничего не понимал в ней. Комок застрял в горле у Элизабет. Отец нуждается в том, чтобы дочь была рядом. Его сердце разобьется, если она откажется с ним ехать и останется на Итон-плейс с миссис Мак. Элизабет передернула плечами. Но заниматься музыкой где-нибудь в другом месте... Отец говорил, что в конце месяца будет в Женеве. Рассказывал, как хорошо бывает в Ницце в марте и апреле. Какая же школа смирится с тем, что одна из учениц столько времени пропадает невесть где?.. Глядя сейчас через стол на отца и испытывая к нему искреннюю и сильную любовь, она интуитивно чувствовала, что, какие бы уроки музыки ни доводилось брать ей в будущем, то будут нерегулярные занятия, несравнимые с ее нынешними уроками. Но Элизабет также понимала, что выбора у нее нет. Никакого.
– Что ж, Париж – это замечательно, – скрепя сердце произнесла она.
Джером не заметил блеска выступивших на глазах дочери слез, не расслышал отзвука душевных страданий в голосе.