– В университет Нью-Мексико?! Но я не могу этого сделать, едва начав привыкать к Йелю. И мне нравится учиться там. – Она вдруг поняла, что так оно и есть. В первом семестре Джуно страдала от одиночества и неприкаянности, но теперь осознала, как много значит для нее новая среда и учеба. Пребывание в Йеле для нее куда интереснее и важнее, чем спокойная, размеренная жизнь с Дэвидом в Нью-Мексико.
– Там есть отличные секретарские курсы. Попутно ты могла бы овладеть какой-нибудь смежной юридической специальностью. Потом, когда я стану адвокатом, мы будем работать вместе. Чтобы читать книги по философии, не обязательно уезжать в Йельский университет. Зачем изучать гуманитарные науки? Родители тратят немалые деньги на твое обучение. Тебе необходимо извлечь из этого какую-нибудь пользу.
Джуно печально покачала головой. Ей не удастся ничего объяснить ему.
– О нет, Дэвид, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, – повторила она.
– Я же не считаю, что тебе не следует возвращаться туда Разумеется, нужно закончить учебный год. Но подумай над моим предложением. Оно разумно. Ты должна жить здесь, в Нью-Мексико… со мной.
– Дэвид, раньше я тоже полагала, что мое место здесь, но теперь мои взгляды изменились. – Она взглянула ему в глаза. – Очень жаль, но это так.
В ту ночь Джуно плакала горькими слезами. Дэвид был частью ее самой, и теперь девушке казалось, будто она утратила себя. Осознав наконец, что все необратимо изменилось, Джуно испугалась. Но слезы очистили ее душу, и девушка ощутила готовность вступить в новую фазу жизни.
Во втором семестре, привыкая к напряженному ритму жизни на востоке и в университете, Джуно решила не разбрасываться и сосредоточить усилия на театре.
Помимо Йельского студенческого драматического театра и университетского «Драмат», в каждом из колледжей существовало свое театральное общество. Оказалось, что учеба вполне совместима с работой в любом из них.
В один из пасмурных дней в середине зимы Джуно отправилась через университетский двор, засыпанный снегом, узнать, не нужен ли художник-декоратор для пьесы «В задымленной комнате одного отеля», которую собирались ставить в Бренфордском колледже. Автором был юноша из Бренфорда Александр Сейдж. Зная, что его считают одним из самых одаренных студентов Йеля, Джуно подумала: «Не напрасно ли я выбрала именно его пьесу? Впрочем, если бы не решительность, я и в Йельский университет не поступила бы».
На собеседование пришло немало народу. Руководил всем старшекурсник Роджерс, недавно сменивший по совету ясновидящей из Нью-Йорка свое имя Билл на другое – Рауль. Говорили, что Роджерс талантлив, и подозревали его в гомосексуализме.
– Привет! Они уже начали? – спросила у Джуно Лидия Форест. Эта девушка уже не казалась неоперившимся птенцом. Рыжие волосы были подхвачены шарфом, ситцевое платье выглядело элегантно. С момента знакомства она и Джуно лишь изредка обменивались сдержанными приветствиями.
– Я сама только пришла, – ответила Джуно. – Народу собралось много, значит, надолго.
Лидия покопалась в холщовой сумке.
– Черт возьми, у меня кончились сигареты. У тебя, случайно, нет?
– Увы.
Лидия закатила глаза – Я курю «травку» с четырнадцати лет. Пора бы бросить, но я по сути своей разрушительница. – Она ушла стрельнуть сигарету, но потом, к удивлению Джуно, вернулась к ней. – Видишь, там есть свободные стулья?
Не хочешь сесть?
– С удовольствием. Похоже, нам предстоит провести здесь несколько часов.
Поставив сумку на пол, Лидия поджала ноги и оттянула подол длинной юбки.
– Я и не знала, что у тебя актерское дарование.
– А у меня его вовсе нет. Я бы от страха умерла на сцене. Хочу быть художником-декоратором и осветителем.
– И тем и другим сразу? Не многовато ли?
– Почему же нельзя это совместить? – задиристо возразила Джуно.