Изнемогая от желания, он ощущал, как его мужское естество отзывается на каждое ее движение, пусть самое мимолетное, на каждый ее вздох…
Быстрыми торопливыми движениями она освободила его от кожаной куртки, и ее нежные пальцы, проникнув под трикотажную майку, коснулись обнаженного тела. Он задрожал. И тогда его поцелуи стали еще необузданнее. Голая кожа к голой коже. Ее руки, отодвигая майку, ласкали его грудь и спину. И только когда Виктория издала короткий недовольный возглас, потому что она не могла снять ее без его помощи, он прервал поцелуй и помог ей стянуть майку через голову.
Когда он снова опустился на нее, она, приподнявшись, поймала жадными губами его поцелуй. Она обнимала его плечи, ласкала спину… ногти впивались в кожу, прежде чем пройтись по мускулистым рукам. Он вздрагивал от каждого прикосновения. А когда она приблизилась к его животу, он приподнялся, позволяя ей подобраться к тому месту, которое особенно жаждало ее внимания.
Она не знала стыда, стараясь угодить ему; ее пальцы бродили по его груди, подернутой жесткой порослью волос, нащупав соски, ласкали их нежно и требовательно…
Вряд ли это было самое чувствительное место на его теле, но именно эти прикосновения заставили его вспомнить о ее сосках. Потому что он помнил их, не забыл ни одну деталь: ни цвет, ни форму, ни их трепетность, ни истому. Более того, он помнил их необычайную возбудимость. Воображение рисовало ее обнаженную грудь – острые соски, или прижатые к его торсу, или зажатые меж его пальцев, или в его губах, – затмевая все прочие мысли. Он приподнялся над ней, встав на колени.
– Детка, на тебе слишком много одежды, – прошептал он, берясь за кнопки на ее блузке.
– Любопытное совпадение, – отозвалась она. – Я и сама подумала об этом, но только про тебя. – И взялась за его джинсы.
Пока он расстегивал и снимал с нее блузку, она, положив ладонь на выпуклость под его джинсами, принялась ласкать его мужское естество через грубую ткань. Стиснув зубы, борясь со страстным желанием, которое как огнем жгло его тело, он схватил ее за руки и с силой прижал их к постели.
Глядя прямо ему в глаза, так как они находились как раз над ней, она потянулась и коснулась губами его нижней губы, прошлась по ней языком. Снова уронив голову на постель, проговорила, чуть-чуть приподнимая брови:
– И что теперь? Ты же связал нам руки…
Его взгляд опустился на ее лицо, он наклонил голову… и пустил в ход зубы.
Она тихо выдохнула, и он с удовольствием наблюдал, как ее глаза вдруг потемнели и стали густого оливкового оттенка.
– Окей, – выдохнула она. – Пусть так. Мне нравится.
Ухватившись зубами за бретельки ее лифчика, он спустил их с плеч, затем осторожно отодвинул тонкое кружево, высвободив розовый тугой бутон. Бормоча что-то несвязное от предвкушения близкого наслаждения, он прошелся по нему языком и откинулся назад, ожидая результата. И, увидев, что сосок стал тверже и больше, наклонился и взял его в рот.
Она издала едва слышный стон и прогнулась всем телом, стараясь плотнее прижаться к нему грудью, чтобы сосок мог еще глубже проникнуть в его рот.
– О, пожалуйста, Рокет, пожалуйста…
Он отпустил ее запястья и стянул с нее лифчик. Ее груди были среднего размера, ни маленькие, ни большие, как раз по его ладони. Но их нежно-розовые полукружия и удлиненные соски сводили его с ума. Он ласкал одну грудь языком, одновременно гладя рукой вторую.
– Что «пожалуйста», дорогая? Делать так? – Он стиснул пальцы.
Высокий стон родился в глубине ее горла, и Джон улыбнулся:
– Кажется, я мог бы получить все, делая это.
Она снова изогнулась в его руках.
– Что? – спросила она, рассеянно вздыхая. – Что ты мог бы получить?
– Тебя. Целиком и полностью, голую и горячую, в мое полное распоряжение.