– Ты уже давно здесь, – проговорила девочка – почему ты не пришел и не сказал мне, что ты мой папа?
– Твоя мама… то есть мы оба хотели сначала проверить, смогу ли я справиться с обязанностями отца. Зачем было давать тебе надежду, если бы выяснилось, что я ни на что не гожусь?
– Годишься, – нетерпеливо успокоила Эсме.
– Да, мы тоже так решили. Поэтому… – Он снова прочистил горло. – Я гожусь для того, чтобы быть тебе хорошим отцом.
Сердце Виктории растаяло.
– Так, значит, теперь ты будешь со мной и мамой всегда?
– Нет! – Он тут же спохватился, поняв, что выпалил это с категоричностью сержанта, отдающего команду новобранцам, поэтому смягчил тон. – Нет. Я твой настоящий папа, это правда. Но помолвка не настоящая. И я знаю, как это трудно детка, но ты должна помнить, что не надо никому говорить об этом. – Он бросил на Викторию напряженный взгляд.
Ей казалось, словно он ударил ее под дых. «Что ж… Разумеется, трудно выразиться яснее, чем так, как ты сказал». Ей все ясно: она была достаточно хороша, чтобы спать с ней, но для того, чтобы жениться… Он дал ей понять, что он не из тех, кто женится. И она не настолько глупа, чтобы настаивать на объяснении.
Она поверить не могла, что можно чувствовать такую боль, и невольно немного отодвинулась от Джона и Эсме, когда девочка начала приставать к отцу с расспросами. Глядя через листву на окна первого этажа, где располагался новый офис Форда, она постаралась изобразить на своем лице полное безразличие, желая скрыть ту боль, какую вызвали в ней его слова.
Теперь оставалось собраться с мыслями, но они продолжали хаотично крутиться в ее голове, как и разрозненные обрывки фраз и беспорядочные воспоминания, которые то оживали, то тускнели и никак не могли оформиться во что-то определенное. И все склонялось к тому, что она не должна удивляться происходящему – они ведь ничего не обещали друг другу. Но брошенное замечание напомнило ей, что Джон пытается отдалиться от нее. Она вдруг вспомнила их близость и то, что испытывала тогда… Она-то думала, что между ними нечто большее, чем просто секс! Что это что-то значит для него, не только для нее. О Господи, как больно!
Как больно!
Как больно!
Она смотрела на дом, стараясь выровнять дыхание и унять огонь, пылающий в груди. Ничего удивительного, что от подобных переживаний голова шла кругом. И, глядя на офис Форда, она в который раз говорила себе… там что-то не так, она готова поклясться, что существует какое-то… несоответствие между внутренним пространством офиса ее отца и той стеной, на которую она сейчас смотрела. Виктория постаралась сосредоточиться на решении этой задачи, чтобы не дать эмоциям перерасти в истерику. Мало-помалу в ней заговорил архитектор, заставляя забыть все обиды. Ее глаза отметили очевидную диспропорцию. Но что порождало ее и на что следовало обратить внимание? Она изучала территорию, смотрела в окна, прикидывала в уме размеры. И внезапно она поняла…
– О Господи! Ну конечно… – выдохнула Виктория. – Так вот почему эта комната всегда действовала мне на нервы! – Повернувшись к Эсме, которая болтала с Джоном, она проговорила нейтральным тоном: – Я спускаюсь вниз, Эс. Мне не хотелось бы, чтобы и ты слишком долго оставалась здесь. Время ленча. – Она покосилась на Рокета, но боль опять напомнила о себе, и она быстро отвернулась. – Осторожнее, дорогая, – сказала она дочери и с горечью отметила, что та и не думает прекращать беседу с Джоном. Следуя собственному совету, она с предельной осторожностью начала спускаться вниз. Сползла на ветвь пониже и остановилась в раздумье: не высоковато ли для прыжка?
– Подожди секунду! – крикнул Джон. – Я дам тебе руку.
– Нет! – Господи, нет! Она не сможет снова выдержать его прикосновение, теперь, когда она знает, как мало это для него значит.