Глорвина уверяла, что вышла замуж за сурового аристократа, который будет шокирован, если узнает, что у его жены в деревне есть незаконнорожденная дочь, и что она ждет подходящего момента, чтобы ему обо всем рассказать.
Саммер это ожидание казалось бесконечным. Сначала письма Глорвины были полны подробных описаний ее жизни с уважаемым лордом Пимбершэмом. Она писала о поездках по Европе, о чаепитиях с членами королевской семьи. Саммер, бывало, сидела у окна и воображала, что ее мать, теперь наверное, самая важная дама во всем Лондоне и конечно же, самая красивая.
Изредка Глорвина навещала дочь – но не слишком часто: их расставания становились все труднее объяснять. В конце концов Глорвина вообще перестала появляться и почти не присылала писем. Надежда присоединиться к матери умерла, недели одиночества превратились в месяцы, месяцы в годы, но Саммер продолжала цепляться за объяснения Глорвины. Когда кто-нибудь в деревне справлялся о матери, девушке обычно удавалось усладить слушателей очередным рассказом о ее жизни, из которого следовало, что Глорвина вот-вот появится здесь в великолепной карете и умчит Саммер в Лондон. Как же эти люди, должно быть, жалели ее!
Саммер ковыляла вперед, потеряв ориентацию в темноте. Дорога шла под уклон, метель била прямо в лицо, и девушка не заметила всадника, который чуть не налетел на нее на всем скаку. Огромный конь навис над нею и, чтобы не попасть под копыта, девушка бросилась в сторону, прямо в грязь. Закутанный в плащ наездник с трудом сдержал испуганное животное, гневно посмотрел на Саммер, а потом резко ударил ее стеком по лицу.
– Идиотка! – взревел он. – Ты чуть не угробила меня!
Саммер с трудом поднялась. Ее онемевшие пальцы сжались в кулаки и она бросила на всадника негодующий взгляд. Вдруг ее глаза уловили на седельной сумке блеск герба. Это курьер из Лондона! Он доставил письмо от матери! Девушка кинулась к коттеджу Марты Хаггард. Слабые отблески света падали из окна гостиной: там и была Марта. Она маячила перед окном, предвкушая возвращение Саммер. Как всегда, перед встречей с Мартой у Саммер задрожали коленки. Только теперь девушка поняла, что Марта всегда знала правду. Она даже не пыталась скрыть, что осуждает Глорвину и Саммер, но, очевидно, Глорвина платила ей хорошие деньги – гораздо больше, чем той удавалось заработать в качестве деревенской повитухи (часть из них зарабатывала Саммер, которая с двенадцати лет начала работать на нее в качестве подмастерья). Саммер вспомнила, что Марта недавно отремонтировала дом, забила кладовки отменными товарами и даже купила новую дойную корову. Вот куда ушли деньги, которые она шантажом вытянула с матери. Господь милосердный, сколько же Глорвина выложила за молчание Марты?
Разноречивые чувства боролись в душе Саммер, бредущей по щиколотки в жидкой ледяной грязи. Наконец она толкнула калитку и зашагала к дому. Вся ярость, накопленная за последние годы всколыхнулась в ней, когда, распахнув дверь, она оказалась лицом к лицу со своей суровой опекуншей.
– А, вот и ты, – процедила Марта. – Что же, скажи на милость, тебя так задержало?
– До деревни далеко, мэм, может, вы не заметили, но сейчас идет дождь со снегом…
– Нечего распускать тут язык, – прервала ее Марта. – Закрой скорее дверь, пока не промерз весь дом.
Саммер захлопнула ее с такой силой, что брови Марты удивленно поползли вверх.
– Вы получили письмо от моей мамы, – сказала Саммер, стараясь, чтобы в ее голосе как можно яснее звучал ирландский выговор, который всегда действовал Марте на нервы. Марта очень не любила ирландцев, считала их язычниками, варварами и запрещала Саммер ходить за пять миль в ближайшую католическую церковь.
Марта принялась расхаживать по комнате. Ее башмаки топали по прекрасному персидскому ковру – недавней покупке, присланной из Лондона. Она изучала письмо, держа его в руке и изредка поглядывая на Саммер.