Носила Конни довольно простой костюм: узкое платье из черного бархата с широкой круглой юбкой. Подол платья с одной стороны приподнимался, открывая несколько нижних юбок из алой материи в складку и поразительно длинные ноги в черных чулках. Распущенные волосы покрывали плечи, словно черное облако. Темные глаза были окаймлены блестящими черными ресницами, над которыми поднимались черные дуги бровей. В ушах у девушки сверкали золотые серьги, а губы были ярко накрашены кармином. Дикая красота и буйные манеры сделали ее любимицей золотоискателей. Это позволяло ей выбирать мужчин, которые нравились ей самой, не опасаясь потерять место, в чем заключалось ее преимущество перед остальными. Конни отличалась капризной разборчивостью во вкусах, но ей никто не отваживался перечить, так же как очень немногие из работавших с ней девушек осмеливались посягать на ее привилегии.
Тимоти глянул через плечо на Испаночку Конни.
– Сирена думает, что стоит ей помахать веером, спеть пару старинных баллад – и парни будут довольны.
Испанка окинула Сирену долгим пристальным взглядом, рассматривая ее блестящие темные локоны, рассыпавшиеся по плечам, ее необычное платье. Потом, словно не замечая девушку, она проговорила, обращаясь к таперу:
– Так ты думаешь, не будут?
– Сомневаюсь. Но дело не в этом. Перли сказала, что она покажет что-нибудь веселое, попрыгает по сцене, пусть все посмотрят на ее прелести. Если Сирена станет ей противиться, я просто не знаю, что может сделать Перли.
– Ох-ох-ох! А что она сама умеет, эта Перли? Что она вообще понимает? Она хотела бы, чтобы и я одевалась, как другие, хихикала, как все, корчила из себя дурочку, как остальные, и бегала между столиками. Она считает себя единственной, кому здесь позволено не быть идиоткой.
– Знаешь, мужчинам очень нравятся павлины, которые распускают перья на своих милых попках.
– Какая разница, – оборвала его Испаночка Конни.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
– Понимаю, но что нам делать с Сиреной?
Тимоти доиграл наконец бесконечную польку и сложил руки на коленях.
– Не знаю, – сказала Конни, склонив голову. – Она кажется такой красивой, чистой и женственной.
– Прямо как настоящая, – кивнул Тимоти.
– Точно. Такая, которой мужчина отдаст все, только чтобы назвать ее своей. Не только потому, что на нее приятно смотреть, ты понимаешь, она остается в памяти; воплощенное желание. Она навевает воспоминания.
– Но, Конни, милая, мужчины приходят сюда, чтобы забыться, а не вспоминать о прошлом.
– Им придется подумать о нем. Мы притушим свет. На сцене надо оставить лишь несколько свечей. Ты будешь играть тихо и нежно, чтобы было приятно слушать. Сирена медленно выйдет на сцену и остановится возле свечей; нет, она понесет свечи сама. Раскроет веер и закроет им лицо по самые глаза, а потом… Что ты будешь петь, Сирена?
Сирена не ожидала, что ей придется участвовать в этом разговоре. Она замялась:
– Я… Я могу спеть «Черные волосы моей возлюбленной» или «Барбару Аллеи».
– А ты сумеешь спеть эту очень медленную южную песню – «Дикси»?
– Да, – улыбнулась Сирена. – Думаю, сумею.
– Но «Дикси» – это же военная песня, – запротестовал Тимоти.
– Это песня воспоминаний. Здесь очень много золотоискателей оттуда, с Юга.
– Нам повезет, если ей хотя бы разрешат рот открыть, – проворчал Тимоти. – Ты же знаешь, здесь не этого ждут. Они хотят хорошо повеселиться, а не вспоминать молодость. И проигранную войну.
– Ты не прав, дружок. Людям нравится иногда погрустить. А после нее, если хочешь, выйду я и развеселю их всех. Они нас еще благодарить будут.
– Ох, Конни. Ну и дьявол же ты!
Испаночка улыбнулась, кивнув таперу.
– Боюсь, ты прав, дорогой. Ну а ты сам-то кто такой? Во всех нас тут сидит дьявол.