— Я прошу руки твоей подопечной, — решительно произнес он.
Сокол издал какой-то странный, вибрирующий крик.
Услышать эту радостную трель из загнутого клюва хищной птицы было полной неожиданностью.
— Согласен, — без промедления ответил Эрик.
— А меня спрашивать не надо? — вмешалась Эмбер. Твердую линию губ Эрика смягчила довольная улыбка.
— Ты уже дала согласие.
— Когда же? — В вопросе Эмбер звучал вызов.
— Когда легла с Дунканом, — ответил Эрик. Она побледнела, потом вспыхнула румянцем. Дункан шагнул вперед и встал между Эмбер и Эриком.
— Ее вины в этом нет, — сказал он.
Улыбка исчезла с лица Эрика, будто ее вовсе не было.
— Эмбер, — раздельно произнес он. — Взял ли тебя Дункан силой?
— Нет!
— Она была невинна, — сказал Дункан, — а я нет. Вся вина за случившееся лежит на мне.
Эрик усмехнулся в бороду и с преувеличенной заботой стал вкладывать на место выпавший из рукописи лист.
— Я не желаю слышать никаких разговоров о вине, — заявил он после короткой паузы, снова подняв голову. — И не буду никого упрекать.
— Ты великодушен, — промолвил Дункан.
— Ты хочешь получить Эмбер. Эмбер хочет получить тебя. — Эрик пожал плечами. — Нет причин возражать против этого союза, напротив, есть много соображений в его пользу. Вас обвенчают тотчас же.
В голове Дункана двигались и извивались тени, звучали голоса, которые, казалось, он вот-вот вспомнит; они говорили ему, что он не должен, ему нельзя, он нарушит клятву, если женится на Эмбер.
И если не женится, то тоже нарушит клятву. Он дал слово Эрику.
Если я лишу Эмбер девственности, то женюсь на ней.
Дункан закрыл глаза, пытаясь одолеть ту часть самого себя, которая твердила, что есть важная причина не жениться.
У него в сознании возникло имя; оно блестело, словно лунная дорожка на воде, сверкало во тьме его памяти, сияло среди темных теней, которые текли и двигались, то скрывая, то открывая его…
Ариана.
Только это. Больше ничего. Имя из его проклятого, не вспоминающегося прошлого.
Имя, неотложная необходимость, причина, чтобы не жениться.
Но эта причина, эта необходимость и это имя существовали во времени до того, как он лишил Эмбер невинности и дал ей в обмен лишь боль.
Вокруг его запястья сомкнулись холодные пальцы — они были холоднее, чем того требовал прохладный осенний день. Рука Эмбер. Дункан заглянул в ее затененные глаза, и у него самого холодок пополз по спине.
Она боялась.
Боялась его!
— Эмбер, — сказал Дункан тихим, прерывающимся голосом, — будешь ты моей женой или нет, я не трону тебя, пока ты сама меня не попросишь. Клянусь тебе в этом!
Ее глаза наполнились слезами и от этого стали еще печальнее и прекраснее. Когда она медленно покачала головой, слезы беззвучно проложили блестящие дорожки по ее холодным щекам.
Эмбер хотела сказать Дункану, что ей приятны его прикосновения, но не могла. Она боялась, что если откроет рот, то вместо слов у нее из горла вырвется лишь пронзительный, горестный плач.
В тенях, наполняющих сознание Дункана, она слышала произнесенное шепотом женское имя, словно эхо, вернувшееся из не вспомненного прошлого, чтобы терзать ей сердце.
Ариана.
— Эмбер? — окликнул ее Эрик.
Он смотрел на нее, и напряжение у него во взгляде было столь же явным, как и горящий в очаге огонь.
Эмбер закрыла глаза и отпустила руку Дункана. При этом кончики ее пальцев скользнули по жилам, где совсем близко под кожей бурлила его жизненная сила.
Эрик ощущал печаль Эмбер так же ясно, как и ее любовь к темному воину, не сводившему с нее тоскующих глаз.
— Дункан, — сказал Эрик, — оставь нас одних.
— Нет, — грубо отрезал Дункан. — Я не дам тебе стыдить Эмбер за то, в чем нет ее вины.