Он искал Эмбер в каждом оттенке темноты, вглядываясь в камень до тех пор, пока мир вокруг него не исчез и не остались лишь темнота и ускользающие искорки золота…
Пронзительный, вопрошающий крик орла в небе.
Туман, который тает и вновь сгущается, головокружительный вид на холмы и гряды, цепляющиеся за скалы деревья и долина, спускающаяся к невидимому морю.
Над всем, заполняя все, словно шепот тысячи голосов, шелест ветра, бродящего по осеннему болоту.
Она там, в сердив тишины, окруженная шепотом, которого не слышит.
— …слышишь меня? — Эрик грубо тряс его за плечо. — Дункан!
Дункан медленно поднял голову, разрывая чары янтаря. Лицо его заливал пот. Руки дрожали.
— Кровь Господня — хрипло проговорил Эрик. — Я думал, ты пропал.
Дункан глубоко вздохнул.
— Эмбер.
— Ты видел ее? — Нет.
От огорчения губы Эрика плотно сжались.
— Отдохни. Потом попытаемся еще раз.
— Я знаю, где она, — продолжал Дункан, словно не слыша, что сказал Эрик.
— Где? — в один голос спросили Эрик и Кассандра.
— В Долине Духов.
Эрик взглянул на Кассандру. Наделенная Знанием пожала плечами.
— Мы можем лишь попытаться, — сказала она.
— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросил Дункан.
— Священные места либо принимают, либо отвергают нас. На моей памяти Долина Духов не приняла никого, кроме Эмбер.
— Но я был там! — воскликнул Дункан.
— Ну да, — сказал Эрик. — Вместе с Эмбер. Дункан сжал подвесок в кулаке. Боль вонзилась в ладонь, пошла по руке, растеклась по телу. Он был рад ей. Она говорила ему, что Эмбер еще жива.
— Я снова буду там, — произнес Дункан, и эти слова прозвучали как клятва, — Вместе с Эмбер.
— Мы с Кассандрой едем с тобой, — сказал Эрик.
— И Саймон тоже, — добавил Доминик. — Он пошел седлать лошадей. Берет и Белоногую. Эмбер ведь тоже понадобится лошадь.
Никто не сказал того, чего все боялись, — что Эмбер уже не спасти.
— Дорога будет тяжелой, — заметил Эрик. — Долина Духов, быть может, отвергнет его. Или нас.
— Как бы ни были околдованы вы трое, Саймон увидит лишь то, что есть на самом деле. Это дар, которым он наделен.
— Это скорее похоже на проклятье, — пробормотал Эрик.
Где-то под самыми стенами по-волчьи завыла собака. Пронзительно крикнул сокол, возвещая начало охоты.
— Сделай для Дункана, что сможешь, — сказал Эрику Доминик. Он мне также дорог, как тебе дорога твоя сестра.
— Клянусь тебе в этом, Волк.
— Я буду держать замок для того, кто вернется — кто бы это ни был. И в том тебе клянусь.
— Что янтарь? — спросил Эрик. — Как он на тебя действует?
— Он говорит мне, что Эмбер еще жива.
Эрик больше ни о чем не спрашивал. Бледная линия сжатых губ Дункана под темными усами говорила сама за себя. Его неотступно преследовали слова, однажды сказанные Эмбер, в золотое время, которое длилось, пока к нему не вернулась память.
Бесценная Эмбер. Как бы я жил без тебя?
Лучше, нем я без тебя. Ты — сердце в моем теле.
Это воспоминание жгло его еще сильнее, чем горячий янтарь.
— Не держи его в руке, убери, — сказал Эрик.
— Не могу. Боль — это теперь единственная нить, протянутая между нами. Отвергнув боль, я отвергну и ее. А этого я больше не сделаю. Никогда.
Саймон перевел глаза с Дункана на Эрика, потом на Кассандру. Много миль они проехали в полном молчании.
Вдруг Кассандра резко натянула поводья.
— Впереди я вижу что-то странное, — проговорила она. Эрик внимательно осмотрел местность, лежавшую перед ними, и медленно кивнул.
— Да.
Не останавливаясь, Дункан послал свою лошадь вперед. Его глаза были прикованы к гряде, которая с этого места представлялась каменистой и непроходимой, но оказалась гораздо легче, когда путь выбирала сама Эмбер.
Чуть ниже гребня гряды боевой жеребец Дункана заартачился. Как ни понукал его Дункан, как ни старался заставить его продолжать путь, тот так и не пошел вперед.
Не говоря ни слова, Дункан спешился, прыгнул в пустующее седло Белоногой и снова пустился вперед.