Однако как раз тогда, когда экстаз был доведен до грани, за которой мог смести всю сдержанность Дункана, Эмбер остановилась. Разрываемый между облегчением и разочарованием, он тяжело дышал, стараясь усмирить неистовство своей страсти.
Нежно и ласково Эмбер отвела назад волосы от разгоряченного лица Дункана и поцеловала его в щеку, словно ребенка, которого надо успокоить. Наконец когти страсти немного разжались, позволив ему опять ровно дышать. Он со стоном перекатился на спину.
Эмбер улыбнулась ему, поцеловала в плечо и снова, подобно языку пламени, скользнула вниз по его телу.
И, подобно пламени, обожгла его.
Скоро Дункан стал еще горячее, чем раньше, еще тверже, и весь содрогался от усилия сдержаться, не уступить Эмбер. Когда до экстаза ему оставалось не больше одного дыхания, она остановилась и снова успокоила его.
А потом опять заставила его жарко гореть каждой частицей тела.
— Положи этому конец, — выдавил Дункан сквозь стиснутые зубы. — Ты сведешь меня с ума!
— Уже скоро, — тихо сказала Эмбер.
— Уже скоро я сойду с ума!
Смеясь, она провела ногтями по его сжатым бедрам и между ногами, возбуждая его все сильнее, но всегда зная, когда отвести его назад от последнего чувственного края.
В паховых ложбинках у Дункана собрался и заструился пот. Эмбер попробовала его, нашла вкусным и снова попробовала — в другом месте. Этот вкус ей тоже понравился.
Огонь потек по телу Дункана, прожигая его до мозга костей. Он никогда еще не видел Эмбер такой — ведущей настоящую войну обольщения на каждом кусочке его тела. Она хотела его и твердо намеревалась его получить.
Всего целиком, всеми существующими средствами.
— Освободи меня от обещания, — с трудом выговорил Дункан.
От смеха Эмбер на него повеяло теплом.
— Еще не время.
— Это уму непостижимо. Я должен прикоснуться к тебе!
— А как?
Вопрос прозвучал скорее как мурлыканье, а не как слово. Звук гол оса Эмбер — низкий, хрипловатый, прерывающийся от желания, — заставил Дункана задрожать в предвкушении.
Вдруг она встала коленями по обеим сторонам его бедер, и он ощутил, как она открывается ему. Она исходила жаром и влагой желания. От ее запаха у него мутился разум.
Но Эмбер оставалась там, где была, прямо над ним, слегка касаясь той самой плоти, которую она перед этим так изощренно мучила.
— Положи этому конец, — хрипло сказал он. — Ты хочешь меня так же сильно, как хочу тебя я. Я чувствую.
— Это всегда будет так, покуда я дышу.
— Тогда позволь мне взять тебя и покончить с этой пыткой!
— Это не твоя ли рука лежит у меня на бедре и толкает меня вниз? — спросила Эмбер.
С невнятным проклятием Дункан отдернул руку.
— Я не хотел.
— Знаю. Я почувствовала твое удивление.
— Неужели у меня не может быть ни одной тайны от тебя? — сердито спросил Дункан.
— У тебя их много. Но мне важна лишь одна.
— И что же это?
— Твоя душа, темный воин. Она от меня за семью печатями.
— Как и твоя для меня.
— Нет, — прошептала Эмбер. — Этой ночью я отдаю ее тебе, вздох за вздохом.
Что бы ни собирался Дункан сказать в ответ, все потонуло в хриплом крике, вырвавшемся у него, когда Эмбер заскользила вниз по его восставшей плоти, вбирая всю ее в себя в этом медленном, ласкающем скольжении.
На полпути вниз Эмбер достигла своей вершины. Судороги ее плоти и прерывистые вскрики вывели Дункана на его вершину. В тот самый миг, когда она до конца вместила его, он отдал себя ей в нескольких бурных содроганиях, после которых осталась дрожь во всем теле.
Потом все началось сначала.
Искус и обольщение, страстные ласки и сладкая пытка. Слова, произносимые шепотом, и прикосновения, заставлявшие Дункана вздрагивать от наслаждения. Неожиданные поцелуи, любовные укусы, причинявшие сладостную боль.