Потом она прикоснулась пальцами к его губам, как бы запрещая кричать.
— Лежи спокойно, мой темный воин. Я освобожу тебя.
Дрожь прокатилась по его телу. Каждый удар сердца невыносимой болью отдавался у него в голове Постепенно, видимым усилием воли он заставил себя не пытаться разорвать веревки.
От ощущения рук Эмбер на обнаженной коже и шелковистой тяжести ее волос, скользнувших по низу его живота, тело незнакомца опять содрогнулось. Сердце заколотилось сильнее, чем в те короткие мгновения, когда он пытался освободиться от пут.
Потом он увидел, как она вынула из ножен древний серебряный кинжал.
— Нет, — хрипло прошептал он.
И вдруг понял, что кинжал предназначен для стягивавших его узлов, а не для него самого. Со стоном он прекратил сопротивление. Когда напор крови ослабел, боль в голове стала утихать.
Эмбер подняла на него глаза, оторвавшись от работы, и ободряюще улыбнулась.
— Прости, что пришлось тебя связать, — сказала она. — Ты был… не в себе.
Кто бы ты ни был.
— Никто не знал, что ты станешь делать, когда проснешься, — добавила она.
Незнакомец глубоко вздохнул, когда его правая рука оказалась свободной. Остальные веревки быстро поддались сверкающему кинжалу. Не успел пот от короткой битвы высохнуть у него на теле, как он был уже свободен.
— Прости, — повторила Эмбер. — Эрик приказал, чтобы тебя связали для моей безопасности. Но я знаю, что ты не причинил бы мне ничего плохого.
В ответ незнакомец лишь покачал головой. Несколько мгновений он лежал и смотрел на Эмбер, стараясь понять, что с ним случилось.
Он ясно понимал лишь одно: чем меньше он двигался, тем меньше боль в голове.
— Болен? — переспросил он наконец. — Я был болен?
Эмбер кивнула.
— Что это за болезнь, которая не оставляет человеку ничего — ни памяти, ни даже собственного имени?
Эмбер похолодела. Дрожащими руками она убрала кинжал в ножны.
Неужели сбывается пророчество Кассандры? Я не сделала ничего безрассудного. Ничего неразумного. Он не может быть человеком без имени. Но он им был.
— Ты не помнишь своего имени? — спросила она голосом, в котором слышалась боль.
— Нет, ничего не помню, только…
— Что?
— Темнота. Тысяча оттенков черного.
— И все?
Густые ресницы слегка дрогнули, когда незнакомец, потирая свои кровоточащие запястья, стал смотреть в потолок, словно искал там нечто такое, что мог видеть лишь он один.
— Золотой свет, — медленно сказал он, — нежный голос зовет меня, манит из этой странной ночи, веет на меня ароматом лиственницы и сосны.
Карие глаза, усеянные серыми, зелеными и синими крапинками, пристально глянули на Эмбер. Движение его руки было таким быстрым, что она оказалась схваченной в мгновение ока. Его пальцы скользнули в ее волосы до самой кожи. На этот раз он держал ее мягко, но так крепко, что ей было никак не вырваться.
Да Эмбер и не хотела вырываться. Странное ощущение удовольствия разливалось по всему ее телу. Она много раз прикасалась к незнакомцу, тогда как он до этого к ней еще не притрагивался. От разницы в ощущениях у нее перехватило дыхание, хотя она ясно понимала, что его чувства кипят неистово, грозно и могут в любую минуту вырваться наружу.
Незнакомец медленно притянул Эмбер на кровать рядом с собой. Он зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул их аромат. Эмбер легко коснулась губами его щеки и груди, как привыкла делать за долгие часы ухода за больным.
— Это была ты, — сказал он охрипшим голосом.
— Да.
— Я тебя знаю?
— Ты знаешь лишь то, что помнишь, — ответила она. — Скажи сам, знаешь ли ты меня.
— Кажется, я никогда еще не встречал девушки прекраснее тебя. Даже…
Глубокий голос незнакомца умолк, а сам он болезненно нахмурился.
— Что с тобой? — спросила Эмбер.
— Не могу вспомнить ее имени.