— Я хочу, чтобы холл был очищен от английского сброда! Я приказываю, Жиль! Немедленно вон отсюда всех этих ублюдков! Ты слышишь меня? — Она уже не говорила, а рычала.
От этого свирепого рыка люди зашевелились, задвигались, покидая застолье и сбиваясь, словно овцы в стадо. Жиль отыскал взглядом Симона:
— Вызови сюда Ричарда! Скорее!
В гробовом молчании люди струйками утекали через двери. В конце концов холл опустел. Элен осталась наедине с Жилем.
— Элен! Ты не в своем уме…
— Убирайся!
Жиль посмотрел на нее почти с жалостью. —
— Прекрасно, миледи. Кто будет следующий?
Она смотрела ему вслед и ненавидела в этот момент его, ненавидела всех англичан, наводнивших Уэльс, включая и Ричарда. Она видела перед собой замок Дэвида — массивный и угрюмый, а еще красивейший дворец Луэллина в Абере, свой дом в Тайви — все это теперь в руках англичан.
Выхватив из ножен кинжал, она целеустремленно направилась к креслу милорда под балдахином. Взобравшись на стол, она вспорола алую ткань, сорвала нашитые на ней гербы Эдуарда, растоптала со злобой и смахнула на пол.
Она не замечала, как горячие слезы заливают ее щеки. Проклятые, алчные англичане! Они загребают все, что попало им под руку, и ее муж — он тоже такой.
Элен поглядела на лоскутья алого шелка, бархата и золотой парчи у себя под ногами, и до сознания ее дошла вся нелепость содеянного. Дикая ее натура выплеснулась наружу, заставила совершить поступок кощунственный и бессмысленный.
Кинжал ваш из ее рук, а сама она, спрыгнув со стола, устремилась в замковую церковь, натыкаясь по пути на скамьи а стулья, словно слепая.
Там ее и отыскал Ричард, скорчившуюся жалким комочкам на ступенях, ведущих к алтарю.
Какое-то время он медлил, не зная, как к ней подступиться.
— Элен…
— Не говори нечего!
— Элен! То, что произошло в Шрусбери, мне так же не по душе, как и тебе.
— Так ли? Ты одобрил казнь. Жиль так сказал.
— Дэвид — изменник, а измена карается смертью. Но, клянусь Господом, я не представлял, что казнь будет такой… Это новый способ, который мог придумать только дьявол. Его нарекли «разделкой туши», потому что в глазах Эдуарда изменник — не человек.
Элен задохнулась, судорожно прижала руки к горлу.
— Почему ты не рассказал мне… сразу же?
— Я собирался…
— Когда? После того, как вдоволь насытишься мною? Ты боялся, что я не буду столь податлива, узнав, что ты запятнан кровью моего сородича? Еще одного… после тех, кого ты зарубал мечом. Сколько же на тебе крови?
— Ты бы все узнала… но позже. — Ричард немного смутился. — Я не видел тебя две недели я хотел…
Он потянулся к ней, но она резко отстранилась:
— Не трогай меня!
— Опомнись, Элен! Я, может быть, провинился перед тобой, во не так велик мой грех. Если кто и заслуживал быть казненным, так это Дэвид. Он предатель вдвойне — предал в свой народ, и мой.
— Мне не жаль Дэвида, и никому его не жаль, особенно тем, кто любил Луэллина. Но такая жестокая расправа воспламенит весь Уэльс. Из негодяя он превратится в мученика!
— Я знаю, — печально кивнул Ричард.
— И мы теперь вновь чужие, не так ли?
Он ошеломленно взглянул на нее.
— Почему? Разве что-то изменилось?
— Ты и впрямь ничего не понял?
— Что я должен понимать?
— Кто я такая!
Ричард нахмурился:
— Ты моя жена, Элен. Ты — леди Гуинлин.
Она произнесла почти торжественно, не сознавая, что вторит, как эхо, речам Оуэна:
— Но я еще и Элен из Тайви. Я усердно пыталась примирить в себе двух разных, враждующих между собой женщин, но вы оба — Эдуард и ты — убили всякую надежду на примирение…
Ричард искал возможность прервать ее, во это сделал за него вбежавший в церковь запыхавшийся Симон.
— Прискакал всадник из Бофорта. Уэльсцы сожгли там все дотла! И перерезали всех до единого — даже детей.