– Кастрированные быки быстро прибавляют в весе и к тому же становятся менее агрессивными. Даже адвокаты из Бостона должны это знать.
– Да, но у меня никогда не было желания прибавить в весе.
– И ты предпочитаешь быть агрессивным.
– Приходится выбирать между первым и вторым.
Он подъехал к ней. Они стояли почти рядом. Ферн была уверена, что он делает это специально, чтобы она не могла избежать его взгляда.
– А мне наплевать.
– Я разочарован.
Ей казалось, что он хотел сказать вовсе не это. Может быть, он флиртует с ней? Он не был таким простым и открытым, как люди с запада, но и на бостонские утонченные манеры это не похоже. У нее сердце екнуло, когда он приблизился. Даже дыхание стало прерывистым. Она сказала себе: не глупи. Он ведь просто дразнит ее. Ему доставляет огромное удовольствие смущать ее.
Он улыбался ей, но во взгляде появилось что-то новое. Она не могла определить, что же это такое. Ей было не по себе. Даже страх какой-то появился. Да как же он смеет запугивать ее!?
– Ты всегда несешь такую чепуху?
– Если бы ты была мужчиной, то не считала бы кастрацию чепухой. Ты знаешь, что делают с мужчинами в Турции? Ну, с теми, которых называют евнухами?
– Я ничего не знаю про обычаи язычников, – заявила Ферн, – и не хочу знать. Если хочешь увидеть ферму Коннора, следуй за мной. А если собираешься торчать здесь и болтать про иностранцев, упоминая места, о которых я никогда не слышала, можешь отправляться назад в город.
Она вонзила шпоры в бока своего коня, и он быстро взял с места в карьер. Это был приземистый добрый и быстрый коняга, более приспособленный для всяких работ на ферме, чем для длительных путешествий, но Ферн чувствовала себя более уверенно на нем, чем, например, на таком большом звере, как Бастер.
К ее удивлению, Мэдисон почти мгновенно нагнал ее и поехал рядом.
– Мне кажется, ты не очень жалуешь иностранцев.
Ферн с грустью подумала, что образования у нее явно не хватает. Она, конечно, старалась учиться, но Мэдисон был куда более образован, она почувствовала себя еще неуверенней. Злоба к Мэдисону росла в ней.
– Я не сомневаюсь, что ты знаешь гораздо больше об иностранцах, особенно варварах, но решай сам: нравятся они мне или нет.
– Как я могу решать такие вещи, если я вообще тебя не знаю? – сказал он. – Откуда мне знать, может быть, ты любишь кастрированных мужчин.
– Ты всегда говоришь такие ужасы? – спросила она, и ее передернуло.
– Я бы не стал лишать наследства этих бедных бычков, – заметил он. – Было ужасно слушать, как абсолютно спокойно ты говоришь об этой процедуре. Я-то думал, что даже здесь, в Канзасе, женщины все же добросердечны, что…
– Ты совсем и не думал об этом, – выпалила она, объезжая Мэдисона вокруг, что привело в некоторое замешательство ее коня, который никак не мог взять в толк, что бы это могло значить: то хозяйка останавливает его на всем скаку, то зачем-то сворачивает в сторону – ведь коров-то, вроде, не видать. Ты говоришь это, чтобы позлить меня.
– И, кажется, я преуспел.
– Несомненно, – сказала Ферн, выводя конягу опять на дорогу и вонзая в его бока шпоры. – Если ты хочешь попасть на ферму Коннора, – крикнула она Мэдисону, – кончай болтать и скачи за мной.
Ее конь мчался галопом, но Мэдисон вновь догнал Ферн буквально через минуту.
– Зачем ты отрываешься от меня? – спросил он.
На мгновение ей показалось, что он хочет извиниться. Но это было невозможно. Такие типы, как он, никогда не извиняются.
– Я не отрываюсь от тебя. Просто ты меня доводишь.
– Больше не буду. Так вот как выглядит ваша прерия, – сказал он, оглядываясь по сторонам, – я-то думал, что она такая же плоская и сухая, как грудь старой девы.
– Ты действительно отвратительный человек, – сказала Ферн. – Есть для тебя на свете что-нибудь святое?
– Правда. Правду я уважаю.