— Прямо впереди скотоводческое ранчо, — сказала Изабель. — Надеюсь, хозяин приютит нас на ночь.
— Я, скорее, разбил бы лагерь с индейцами.
Брет был двенадцатилетним сыном аболициониста [1] из Бостона, который погиб, пытаясь помочь рабам. Брет ненавидел Техас и каждого техасца.
— Может быть, его работники уступят вам место в своем спальном бараке, — с надеждой сказала Изабель.
— Вряд ли у них есть спальный барак. Никто в Техасе понятия не имеет, как жить в доме.
Он все время старался задеть других мальчиков, но те чаще всего не обращали на него внимания. Брет же терпеть не мог, когда его игнорировали.
— Не знаю, кто хуже — индейцы, мексиканцы или техасцы.
— Довольно, — одернула Изабель.
— Что не так, мадам? — спросил Брет. — Вам не нравится правда?
— Даже если бы это было правдой, нехорошо так говорить.
— О, я забыл. Я не должен смеяться над низшими классами. Даже ирландцами.
Шон О'Райен ударил его кулаком.
Родители Шона умерли, когда ему исполнился год. Его послали жить к родственникам в Техас, но нигде малышу не были рады. Большую часть из его тринадцати лет Шона отфутболивали из одной семьи в другую, но он никому не позволял оскорблять ирландцев.
— Вы видели? — воскликнул Брет.
— Заткнись, или я заставлю тебя идти пешком, — пригрозил Мерсер Уильямс.
— Я не сделаю ни шага, — огрызнулся Брет. — И вам придется вернуться и взять меня.
Изабель прикусила губу, чтобы удержаться и в сотый раз не сказать Мерсеру, что его дело лишь обеспечить благополучное прибытие на место, что за сирот отвечает только она, так как эта поездка — ее идея. Мерсер настаивал, что он старший, и хотел приковать мальчиков к фургону, чтобы они не сбежали. Против воли, Изабель в конце концов согласилась забрать у ребят обувь. Если бы Брета заставили идти пешком, он до крови порезал бы ноги об острые камни и кактусы.
Фургон обогнул поросшую сушеницей и ивами излучину ручья, и глазам путников предстало ранчо «Броукен Секл». Оно состояло из убогой хижины, низкого строения, которое, по-видимому, служило спальным бараком, и двух коралей. Надежды Изабель на возможность провести ночь в кровати исчезли.
Она говорила себе, что не вправе ждать подобной роскоши, но первые шестнадцать лет жизни провела в привилегированном обществе Саванны. Никакие трудности последующих семи лет не смогли вычеркнуть из памяти воспитание или желание некоторой роскоши, быстро ставшее отдаленным и язвительным воспоминанием.
— Держу пари, там грязный пол, — заявил Брет.
— Это неважно, если он находится в грязной дыре, — возразил Пит Джерниган. — Кровати там прибиты к стене.
Девятилетний Пит был слишком мал, чтобы понимать, почему на Брета лучше не обращать внимания.
— Ты не будешь спать в кровати, — ухмыльнулся Нолан. — Никто не уступит свою кровать такому ничтожеству, как ты.
— Отстань от него, — приятное веснушчатое лицо Шона стало таким же красным, как и волосы. Его ирландский темперамент всегда готов был вырваться наружу.
— Непременно. Я никогда не любил играть с червями.
На этот раз Брету удалось увернуться от кулака Шона.
— Не похоже, чтобы в доме кто-то был, — подал голос Чет Аттмор с места возницы. — Хотите, я посмотрю?
Четырнадцатилетний Чет был самым надежным и физически развитым из сирот. Изабель не представляла, что бы делала без него и Люка, его тринадцатилетнего брата. Чет, казалось, инстинктивно находил лучшую дорогу. Люк оказался гением по части лошадей и снаряжения.
— Ни один не выйдет из фургона, пока я не разрешу, — сурово произнес Уильямс.
— Я поговорю с хозяином, — примирительно сказала Изабель.
Она не любила встречаться с незнакомыми людьми. С окончанием войны и началом Реконструкции у большинства техасцев испортился характер.