Четверо партизан во главе с командиром отделения остались в засаде с двумя ручными пулеметами, а Догаев и остальные подрывники так близко подползли к реке, что им хорошо был виден немецкий часовой.
Партизаны осторожно приблизились к опорам моста.
- Где вы хотите заложить заряды? - спросил Шменкель Догаева.
Они лежали рядом в мокрой траве.
- Вон там, - Догаев ткнул пальцем в сторону опоры. - Туда нужно заложить три заряда.
- А кто это сделает? - шепотом спросил Фриц.
Он понимал, что кому-то нужно лезть в ледяную воду.
- Об этом не беспокойтесь. Три шнура мы соединим вместе в один. Прекрасный мост, а вот должен взлететь на воздух.
Когда стемнело, командир выставил на наблюдательный пост Шменкеля и Рыбакова, приказав им огня ни в коем случае не открывать.
Шменкель чувствовал себя превосходно, хотя им и пришлось проделать десятичасовой переход. Однако это была прогулка по сравнению с тем маршем, который они когда-то совершили с Просандеевым.
Прошел какой-нибудь час, и вдали на шоссе послышался шум машин. Первая машина ехала медленно. У моста она остановилась, дожидаясь подхода всей колонны. Когда колонна машин оказалась на противоположном берегу, Рыбаков высунулся из укрытия.
- Лежим себе в грязи, как червяки, и даже не знаем, что делают с изготовленными нашими же руками минами. Вообще это несправедливо... прошептал Рыбаков.
Он не договорил и мгновенно спрятался в свое укрытие, так как лучи от фар фашистского легкового автомобиля скользнули совсем рядом. Вот автомобиль остановился у домика часового. Из машины вылезли девять человек. Это была очередная смена. По мнению Шменкеля, на ночь у моста выставили усиленный караул. Вновь послышался шум мотора, и фары опять осветили кусты, за которыми прятались разведчики.
Через несколько минут партизаны увидели маленькую юркую фигурку в одних штанах и рубахе. На нем сухой нитки не было.
- Все в порядке! - прошептал разведчик. - Мины установлены.
- Когда же? - удивился Рыбаков.
- А когда колонна проезжала. Шуму было достаточно, так что мы действовали спокойно. - Юноша стучал от холода зубами. - Шнур теперь на месте.
Подползший Догаев отослал промокшего парня в лес - переодеться.
- Теперь можно действовать. Как только услышите шум приближающейся колонны, поджигайте шнур.
Но в ту ночь партизаны прождали напрасно и сильно продрогли. Днем они пытались отоспаться, закутавшись в плащ-палатки и подогревшись порцией водки.
И вот вновь наступила ночь. Дождь не унимался. К тому же поднялся сильный ветер. Курить командир строго-настрого запретил, зато можно было без опаски разговаривать, так как шум ветра и дождя заглушал речь.
Рыбакову до чертиков надоело лежать в грязи, и он ворчал:
- Я понимаю, Догаеву хочется полюбоваться прекрасным фейерверком. А я бы на его месте взорвал мост сейчас и подался бы восвояси.
Шменкель хорошо понимал состояние Петра, да и сам, откровенно говоря, придерживался того же мнения.
- Чем ты будешь заниматься после войны, Петр? - неожиданно спросил Шменкель Рыбакова.
- Во-первых, высплюсь как следует, наемся от пуза и выпью целый литр водки. Понял? Целый литр! - Рыбаков даже прищелкнул языком от удовольствия.
- Я не об этом тебя спрашиваю. Что ты будешь делать? Где работать будешь? Жить-то нужно будет по-новому, а?
- Конечно.
Рыбаков приподнялся и, накинув плащ-палатку себе на голову, продолжал:
- Я буду строить дома, может, даже мосты, фабрики, заводы. Догаев вот приказал этот мост взорвать, а мне, откровенно говоря, очень жаль этот мост, сердце у меня кровью обливается, когда об этом подумаю. Я ведь каменщик и привык строить, а не разрушать. - Петр смахнул со лба дождевые капли. - А может, учиться пойду. Потом женюсь, обзаведусь детишками.