* * *
На четвертый день настоятель пожелал побеседовать с ним. Чиндамани привела его к настоятелю, а потом оставила их вдвоем. Настоятель был стар и суров, но Кристофер чувствовал, что, по крайней мере, несколько морщин из тех, что бороздили кожу вокруг его глаз, были следствием улыбки; он чувствовал, что в другое время и при других обстоятельствах старик не держался бы с такой суровостью.
- Вы сын Дорже Ламы? Это правда? - спросил настоятель, после того как принесли чай.
- Я сын человека, которого звали Артур Уайлэм, - ответил Кристофер. - В моем мире он умер. В вашем мире он стал настоятелем монастыря. Я не понимаю этого. Я не могу это объяснить. Я даже больше не ищу объяснений.
- Это очень разумно с вашей стороны. Нет объяснений, которые были бы вам понятны. Вы сказали, что думали, будто ваш отец умер. Возможно, будет лучше, если вы и дальше будете так думать.
Настоятель сделал паузу, а затем посмотрел на Кристофера.
- Расскажите мне о Зам-я-тинге, о буряте.
- Что именно вы хотите знать?
- Правду. В вашем понимании. Кто он? Что он хочет от Дорже Самдапа и вашего сына?
Кристофер рассказал ему то, что знал. Всякий раз, когда к фактам примешивалось его личное отношение к Замятину, взгляд Кхионглы Ринпоче останавливал его. Он не осознавал этого, но уже после понял, что такое происходило несколько раз на протяжении беседы.
Когда он закончил, настоятель кивнул и налил чай в его чашку. Кристофер только тогда заметил, что это были чашки Т'о-т'ай, точно такие же, как те, из которых он пил чай в Дорже-Ла.
- А как насчет женщины, Джебцумна Чиндамани? - спросил настоятель. - Вы любите ее?
- Она сказала вам, что я ее люблю?
- Да. Она мне это сказала. А также сказала, что она любит вас. Это правда?
Кристоферу показалось, словно он идет по затянутому льдом озеру и слышит, как стонет под ногами лед. Он был уверен, что нарушил основной закон этого помешанного на ритуалах общества. Что они делают со смертными, которые соблазняют их богинь?
- Вы спали с ней?
Кристофер не смог не кивнуть. Возможно, смерть, которую они уготовили ему, будет быстрой.
- Вам не надо скрывать это от меня. Она сама рассказала мне. Я рад.
- Рады? - Кристоферу показалось, что он не расслышал настоятеля.
- Конечно. А вы думали, что я приду в ярость? Мы ценим целомудрие - ведь здесь, в конце концов, монастырь. Все буддийские монахи и монахини дают обет безбрачия. Но Джебцумна Чиндамани не монахиня. И не давала соответствующих клятв. Это обычная условность - то, что воплощающая Тару не должна выходить замуж.
- Но я не...
- Бог? И она не богиня. Не совсем богиня. Я думаю, что она уже пыталась вам это объяснить, но безуспешно. Я не уверен, что одобряю то, что она выбрала в любовники чужеземца. Возможно, это не слишком разумно. Но в ней живет богиня Тара. А вы - сын Дорже Ламы. Я не могу осуждать ее. Если она выбрала вас, то, значит, Тара выбрала вас.
Кристофер начал задумываться, был ли у него вообще выбор. Он никогда еще так сильно не ощущал себя марионеткой. И он точно знал, чьи руки держат нити.
- Возвращайтесь к ней, - сказал настоятель, - и скажите, что я желаю снова говорить с ней. Не просите, чтобы она рассказала вам о содержании наших бесед - есть вещи, которые вам лучше не знать. Пусть это вас не возмущает. У вас важная задача. Вы были выбраны для того, чтобы выполнить ее, и теперь вам надо оправдать доверие.
Глава 43
В их последнюю ночь в Гхаролинге она пришла в его комнату в китайском платье из белого шелка и расшитых туфельках из индийской парчи. Она принесла чай, и пирожки из ячменной муки, и фиолетовые благовония, которые пахли медом, и мускусом, и датскими розами. Они сидели и пили чай из крошечных чашечек, а над их головами плыли кольца дыма, наполняя их ноздри тяжелым, опьяняющим запахом. Запах напомнил ему детство: посещение церкви в церковные праздники, весенние вечера, сладко пахнущие благочестием, белые руки священника, превращающие хлеб в плоть, а вино - в кровь.
Но здесь не было ни священника, ни алтаря, ни отрицающего жизнь бога, и они не могли встать между ним и его чувствами. Он наслаждался ее волосами, глазами и губами, тем простым чудом, что она здесь. Он начал нуждаться в ней, и стал задумываться о том, как жил до встречи с ней.
- А там, откуда ты пришел, Ка-рис, мужчины любят женщин? - поинтересовалась она.
Он улыбнулся.
- Конечно. А женщины любят мужчин.
- И они вступают в брак?
- Да.
- С человеком, которого любят?
Он покачал головой.
- Нет, не всегда. Наверное, очень редко. Они вступают в брак ради денег, ради земли, ради того, чтобы угодить родителям.
- А женщина может иметь несколько мужей?
Он рассмеялся.
- Нет. Одного вполне достаточно.
- На Тибете женщина может выйти замуж сразу за нескольких братьев. Когда старший брат отсутствует, она спит со следующим. Она никогда не бывает одинокой.
- А если ей не нравятся ее мужья?
Она пожала плечами.
- Ей может нравиться один из них. А если английской женщине не нравится ее муж? Она может выбрать другого?
- Иногда. Если она богата.
- А если она бедна?
- Тогда ей придется остаться с ним.
- Даже если он бьет ее?
Он кивнул:
- Даже если он бьет ее.
Она задумалась.
- Мне кажется, что, возможно, твои люди очень несчастны.
- Да, - согласился он. - Иногда мне тоже так кажется.
Чиндамани вздохнула.
- Я не понимаю, почему такая простая вещь должна приносить столько несчастья. - Она сделала паузу. - Ты счастлив со мной? Ты счастлив, когда лежишь со мной?
Он кивнул. Она была красива.
- Как же я могу быть несчастлив? Ничего другого мне не надо.
- Но если я перестану доставлять тебе удовольствие?
- Ты никогда не перестанешь доставлять мне удовольствие.
- Никогда - это очень долгий срок.
- Тем не менее.
Она сидела и смотрела на него, прикусив маленькими белыми зубами нижнюю губу, дыша ароматным воздухом.
- Мое тело доставляет тебе удовольствие? - спросила она. - До тебя я никогда не спала с мужчиной. И все, связанное с тобой, я нахожу прекрасным. Но ты знал других женщин. Мое тело доставляет тебе удовольствие в постели?
- Да - ответил он. - Огромное удовольствие.
Она встала и расстегнула белое платье, и оно упало к ее ногам. Она осталась обнаженной. Ее прикрывали только кольца ароматизированного дыма. Он впервые видел ее обнаженной: когда они предавались любви во время путешествия, это происходило в темноте неосвещенной палатки.
- Это доставляет тебе удовольствие? - спросила она.
- Да, - ответил он. - Да.
* * *
Потом она стала грустной и отдаленной. Она стала даже серьезной, какой бывала после разговоров с настоятелем.
Она встала и пошла к двери, которая вела на небольшую террасу. Открыв дверь, она вышла наружу. На ней снова было белое платье: ночь была холодной. Он присоединился к ней и взял ее за руку.
Она вглядывалась в темноту. Звезды казались очень далекими, темнота же была близко, рядом.
- Не думай, что я могу быть твоей навсегда, - произнесла она. - Ты не должен так думать.
Он промолчал. Внизу в долине он увидел огни, - маленькие, мигающие огоньки, похожие на рухнувшие вместе с небом звезды.
- Что же я тогда должен думать? - спросил он наконец.
Она повернулась, и он увидел в ее глазах слезы.
- Что я умираю, что я мертва, что я родилась заново и нахожусь там, куда ко мне не может прийти никто - ни ты, ни Тара, ни темнота.
- Пожалуйста, - попросил он, - не надо говорить со мной загадками. Ты знаешь, что я этого не понимаю. Когда ты говоришь так, то пугаешь меня. - Он замолчал и поежился. - Ты говоришь, что мы все рождаемся заново. Прекрасно, если ты планируешь умереть и снова вернуться; почему я не могу сделать то же самое? Что мне может помешать?
Ее щеки ярко вспыхнули от злости.
- Что ты об этом знаешь? - отрезала она. - Ты думаешь, что это легко? В таких местах, как это, люди проводят целую жизнь, готовясь к смерти. Они изучают ее, как текст, который надо запомнить наизусть. Они знают лицо смерти так, словно это лицо возлюбленной; знают звук ее голоса, запах ее дыхания, прикосновение ее пальцев. И тем не менее, в самый последний момент их мысли сбиваются, и ни не выполняют задуманное. Ты думаешь, что умирать так легко?
Он взял ее лицо в свои руки. Слезы на ее щеках были холодными.
- Да, - сказал он, - я люблю тебя. Этого достаточно. Куда бы ты ни пошла, я пойду за тобой. Клянусь.
Она склонила голову и обхватила его обеими руками. Снаружи, в темноте, над замерзшим полем низко пролетела сова, выискивая мышей.