Вот черти, со мной уже полгода, а всё в каких‑то сомнениях. А с другой стороны, мне урок. Внимательнее надо к окружающим приглядываться. Ведь видел же, что молитву перед едой каждый шепчет, да крестится, а не учёл.
Вечером ко мне заявился Изя, вместе с дальним родственником, в этом сомневаться не приходилось – лица очень похожи, только Изя постарше.
– Вот, познакомься, Юра, мой рязанский родич – Шимон. Надо бы уважить человека, он возвращается к себе домой, в Рязань, с очень ценным грузом – жуковиньями.
Родственник протестующе поднял руку.
– Шимон, не спорь с дядей, Юре можно говорить всё, я ему верю почти как себе. Он спас моё дело, вернув из полона меня, и самое главное – уберёг ценности. Не спорь, мой мальчик. Жену я, быть может, ему и не доверю, но в остальном на него можно положиться.
Ну что же, никаких поручений от Адашева не было, время было скучное, зимнее, можно и размяться. До Рязани рукой подать, вёрст двести всего. Я дал согласие, мы договорились о цене, и с утра я уже ждал Шимона вместе со своей командой. Были мы на своих конях, им тоже было полезно пробежаться, застоялись животины в стойлах.
Шимон ехал на санях, укрывшись меховой полостью. Там же лежал и его мешочек с каменьями. Видел я тот мешочек, размером с два моих кулака, ничего особенного.
Так и ехали – впереди я с Сергеем, сзади, за санями – Кирилл с Лёшей. Поездка протекала спокойно, до Рязани оставалось вёрст двадцать, как вдруг мы услышали впереди тонкий девичий, даже детский, вскрик. Не сговариваясь, мы с Сергеем пришпорили коней.
За небольшим пригорком стоял невеликий, из четырёх саней, обоз. Дородный мужчина с окладистой бородой и в коричневом зипуне хлестал кнутом девушку, девочку даже, в рваных отрепьях. Бедное создание лишь руками закрывало лицо.
– Ты пошто самоуправство творишь? – грозно спросил я, подскакав.
– А ты кто таков будешь, чтобы мне, Игнату, боярину рязанскому, указывать? Моё дело, как холопку уму‑разуму учить.
– Я вольный человек, именем Юрий, московит.
– Вот, от московитов вся беда! Иди своей дорогой, не встревай.
Я уже знал, что барин волен делать со своими холопами всё, что захочет. Отобрать холопа силой нельзя, пожалуется князю – не миновать суда. Но и оставлять, как есть, совесть не позволяла.
– Продай мне её.
– Скоко дашь?
– А что хочешь?
– Две денги серебряных.
Я молча достал из поясной калиты две деньги, отдал хозяину. Причём, сделка совершилась при свидетелях – к моменту её совершения уже подъехали сани с Шимоном и Кирилл с Алешей.
– Иди. – Игнат подтолкнул кнутом в мою сторону девчонку. Но не удержался, хлестанул на прощание кнутом.
А вот это уже перебор, дядя. Как только сделка свершилась, и были отданы деньги, девчонка – моя собственность, и бить её могу только я.
– Ты почто, собака, моё добро портишь?
Я спрыгнул с коня, двинулся к Игнату. От страха тот икнул. По закону прав я, и он это осознал. Я вырвал кнут из его рук и рукоятью ткнул его в зубы, причём резко, жёстко. Игнат выплюнул на снег вместе с кровью пару зубов.
– Ты что, ты что, вольный человек Юрий? Ну, оплошал я маленько, так извиняй ради Бога.
Ладно, стоило избить мерзавца, но как бы не переборщить, в Рязань едем, а не обратно. Я сломал кнут, взял девчонку под локоть, подвёл к саням с Шимоном, усадил. Мы тронулись. Отъехав немного, я осадил коня и поехал рядом с санями.
– Как зовут тебя, девочка?
– Варвара, – еле слышно донеслось в ответ.
Ну и ладно, Варвара, так Варвара.
К вечеру мы уже были в Рязани, довели Шимона до его дома, я получил деньги, и мы отправились на ночёвку на постоялый двор. Девчонка совсем замёрзла в своём рванье, я подошёл к хозяину:
– Баня у тебя натоплена?
– Днём купец мылся, должно, осталась ещё тёплая вода; попариться не получится, но обмыться можно.
Я отправил девчонку в баню.
– Хозяин, не продашь ли одежонку какую на девчонку – рубашку, платье? Хорошо бы и тулупчик нашёлся, серебром плачу.
– За серебро – как не найдётся. Не новое, правда, но детское, ещё носить и носить.
Хозяин окликнул слугу, приказал ему, и вскоре я разглядывал одежонку. Не новая, но добротная, даже обещанные тулуп и валенки. Я отсчитал монеты.
Зашел в баню, кончиком сабли собрал в предбаннике её рваньё и выкинул за порог. Мне только вшей не хватало. Кликнул Варвару, указал на одежду:
– Наденешь вот это, своё рваньё не ищи, – выкинул.
Господи, тело худое, рёбра торчат, на спине и ногах свежие, багровые, и старые, уже пожелтевшие, следы от ударов кнутом или палкой.
– Тебе сколько лет?
– Пятнадцать.
– Родители есть?
Варвара отрицательно помотала головой. Плохо. Были бы родители, завёз бы домой – и все дела. Что же с ней делать?
Варвара правильно поняла мои раздумья. Подбежала, упала на колени.
– Барин, возьми меня к себе; не смотри, что я маленькая, я всё по дому делать могу – коров доить, птицу кормить, бельё мыть, на кухне помогать. Ты добрый, я сразу поняла.
Вот, приобрёл себе заботу, даже и сам не понял, что меня толкнуло – жалость, что ли?
Варя оделась, стала похожа на человека, а не пугало огородное. Мы пошли в трапезную. Мои бойцы уже доедали пшёнку с мясом, ещё две миски стояли полные, на средине стола стояло большое блюдо с расстегаями и сметана. Я степенно уселся, перекрестился и приступил к еде. Варя начала есть медленно, но затем голод пересилил, и ложка застучала часто‑часто.
– Варя, не торопись, теперь у тебя никто ничего не отберёт.
Я боялся, что после голодухи она переест и получит заворот кишок.
После ужина отправились спать.
Утром встал ещё один вопрос – если я беру Варвару с собой, то на чём её везти? В душе я уже пожалел, что не отпустил её в город. Но к кому она пойдёт? С голоду помрёт под забором, ведь зима. Придётся покупать ещё и лошадь. Если нанимать сани до Москвы – выйдет дорого и долго.
Делать нечего, я отправился на торг вместе со своей командой – в лошадях я пока понимал мало. Выбрали лошадку, сторговались, купили седло и упряжь. Моя часть серебра, вырученная за поездку, растаяла, как утренний туман, – да и чёрт с ними, с деньгами, ещё заработаю.
До Москвы добирались неделю, хоть и были налегке. Был конец февраля, солнце днём уже пригревало, и дорога, истоптанная копытами коней, просела, кое‑где снег был перемешан с землёй, кони шли тяжело. Ещё пару‑тройку недель, и дороги станут непроезжими, а реки ещё будут подо льдом. Всё движение между городами остановится.
Въехали в Москву ближе к вечеру.
У дома я расстался с командой, мы с Варварой спрыгнули с лошадей и пошли в дом. Дарья, как увидела Варвару, всплеснула руками.
– Это ещё кто такая?
– Купил.
– Зачем нам лишний рот?
– Надо было.
Дарья замолчала, с мужчинами спорить в эти времена было не принято. И хотя я был в этом доме примаком, Дарья меня слушалась как мужа. В начале Дарья приняла Варю холодно, в дальнейшем отношения их потеплели. Варя отогрелась, отъелась, и целые дни хлопотала – убиралась, мыла, готовила, сняв с Дарьи множество хлопот. Мы не перегружали этого воробышка работой, но Варвара, видимо, в благодарность, сама не сидела на месте.
Варя была неграмотной, и круглой сиротой, но холопство у Игната её не ожесточило, была она доброй, работящей и преданной, и в дальнейшем я не пожалел о своём поступке.
Прошло два месяца, снег уже сошёл, дороги подсохли. Об Адашеве стало как‑то забываться, но вдруг он сам напомнил о себе. Одним ярким, солнечным майским днём вызвал к себе.
– Не засиделся ли дома, витязь?
– А что, дело есть?
Адашев, как всегда, мерил шагами комнату.
– Знаю, тебе можно сказать, не проболтаешься. Царь наш, Иван Васильевич, вскоре на Литву пойти хочет. Первым делом Полоцк на меч взять надо, зело крепость сильная, обойти её можно, токмо за спиной оставлять нельзя – неожиданно ударить могут. А отряжать часть войска для осады – никаких сил не хватит. Думаю тебя со товарищи привлечь. Уж больно мне по нраву пришлось, как ты башню полоцкую порушил. Не возьмешься ли ещё воинству русскому помочь?
– Можно попробовать, коли заплатишь. Я не дружинник, не боярский сын, деревни для кормления не имею, у меня ватажка.
– Разве я обижал тебя когда, атаман?
– Тогда по рукам. Когда выходить будем?
– Как воинство соберётся, я извещу; из Москвы надолго не отлучайся.
Только через месяц от Адашева прибыл гонец.
– Через седмицу выступаем, рать готова, стоит в Коломенском. Сам Иван Васильевич поход возглавит. Я буду при нём. Поскольку ты со своей ватажкой не приписан в Приказ и к дворянству не относишься, столоваться будешь сам. Держи! – Адашев протянул мне мешочек с серебром. – Можешь идти впереди войска, можешь сзади – твоё дело. Когда к Полоцку подойдём – извести, где тебя найти можно. Всё понял?
Я кивнул.
– Да поможет тебе Бог, удачи.
Собрав бойцов, я изложил, что выходим вместе с ополчением, столуемся отдельно, идём в знакомое место – на Полоцк. В ответ услышал восторженные голоса.
– Давно пора Литву приструнить, под Ивана Васильевича Полоцк подмять!
– Так, бойцы, тихо! Я так думаю, надо идти сбоку от войска, на удалении вёрст пяти.
– Это почему?