Бояре разошлись, пряча глаза. В разведке погибнуть немудрено – основные силы далеко, помочь некому. Но не зря говорят "На миру и смерть красна". Одно дело – погибнуть в сече, явив геройство, при куче свидетелей, которые потом на пирах будут рассказывать о славных подвигах боярина или его дружины. И совсем другое – уйти в поход малый небольшой дружиной и погибнуть. Неясно тогда пославшим, почему дозор не вернулся – в плен взяли или погибли в бою, а может, в болоте утопли и следов от них не осталось. Потому и желающих идти в дозор не было. Риска много, славы не добудешь.
Я вернулся к своим, объяснил задачу. Сразу предупредил Федьку‑занозу.
– Если на большие силы нарвёмся и бой придётся принять, ты сразу уходишь в наш лагерь. Запрещаю тебе принимать с нами бой. Твоё дело – передать боярам: где враг, сколько его, в каком месте. Понял ли?
– Как не понять!
– Тогда поехали. Мушкеты у всех заряжены?
– У всех.
– Держите глаза открытыми, не болтайте. Едем тихо, как я вас учил.
– Не подведём, боярин.
После произошедшей сечи, когда мои холопы увидели меня в бою да узрели, на что способен в умелых руках мушкет, их отношение ко мне переменилось. Нет, они не стали более исполнительными или предупредительными. Просто если раньше они выполняли распоряжения боярина, как следовало их исполнять холопу, то теперь в их глазах я читал уважение. Они видели, что я не отсиживаюсь за их спинами, а уж то, что я бился обеими руками, просто привело их в восторг. Я сам слышал, как один из моих ратников говорил воину Никиты Тучкова.
– Видал, как наш боярин воевал? Што‑то я не видел больше никого из бояр, кто двумя саблями без щита врагов рубит. То‑то, знай наших. Во всём войске только наш боярин обоерукий.
Им, простым людям, живущим от меча, было важно знать, что их боярин не трус, что он также рубится в сече и так же, как и они, может быть ранен или убит.
Мы выехали на лесную дорогу, откуда вчера нам навстречу вырвались литвины. Снег был утоптан, за ночь подмёрз, и ехать было легко. Единственное, что мне не нравилось – он похрустывал под копытами. Через каждые двести‑триста метров я поднимал руку, и все останавливались. Я и мои холопы вслушивались – не раздастся ли впереди грозный топот множества копыт.
Через версту дорога делала поворот, и мы остановились перед ним.
Оп‑па! Далеко впереди, за поворотом, хрустел наст – по дороге явно ехало несколько верховых.
– Все уходим в лес – лошадей отвести подальше, чтобы с дороги видно не было.
Я первым свернул с дороги, остальные направили лошадей по моему следу. Мы заехали в лес, привязали коней к деревьям.
Вышли на опушку.
– Приготовьте мушкеты, – сказал я. – По моей команде стреляйте, но не попадите в первого, он – мой.
Я решил, что если конников немного – мы перебьём всех, кроме одного, нужного мне в качестве "языка", способного рассказать, где расположились войска неприятеля.
Из‑за поворота, осторожно оглядываясь, медленно выехали четыре всадника. Наверняка такой же дозор, как и наш. Эх, литвины, вслушиваться надо, а не только на глаза надеяться. А у них на головах шлемы, под ними – войлочные подшлемники. В них же с пяти шагов ничего не услышишь.
– Целься! – прошептал я.
Команда оказалась лишней – все уже выцеливали свою жертву.
Я навёл ствол мушкета, заряженного пулей, на лошадь передового всадника. Убить его нельзя, надо убить его лошадь, тогда он не сможет ускакать назад.
– Огонь! – крикнул я.
Прогремел залп, всё вокруг заволокло сизым дымом.
– Сабли наголо, вперёд!
И сам, поднявшись во весь рост, бросился к дороге. Холопы мои не подвели – трое всадников были убиты, а под первым убита лошадь. При падении она придавила ногу всаднику, и теперь он безуспешно пытался её выдернуть. Заметив наше приближение, он затих и стал шарить на поясе. Я приставил к его груди саблю.
– Затихни.
Холопы убрали оружие, приподняли лошадь. Я за руку выдернул литвина из‑под туши коня. Снял с пленника пояс с ножом и саблей, отдал его Федьке.
– Кто таков, зачем здесь?
– Не буду отвечать.
– Вяжите его, ребята.
Пленного шустро связали, усадили на породистую лошадь. Ещё двух лошадей поводьями привязали к седлу лошади, на которой сидел пленный. Разобрали свои мушкеты, вывели лошадей и галопом помчались к своим.
Так рано нас не ждали.
Почти все воины в лагере занимались приготовлением еды – жгли костры, варили похлёбку. Горячая еда на войне, тем более зимой – первое дело. Сыт воин – значит, есть сила, да и выглядит он веселее. А когда живот подводит от голода, все мысли – только о еде.
Мы подъехали к небольшому шатру боярина Плещеева. Я спрыгнул с коня, подошёл ко входу, но боярин уже выходил сам.
– О, быстро ты обернулся. Да с пленным! Молодец. Что говорит?
– Ничего, говорить отказался.
– Заговорит: есть у меня воин в дружине – большой мастер в этом деле, любого молчуна разговорит. У него вчера сват в сече погиб, он на литвинов зол. Эй, кто‑нибудь, Веремея позовите.
Я подошёл к пленному, стащил его с коня.
– Лучше будет, если ты сам всё расскажешь. Сейчас воин придёт, скажем так – большой мастер языки развязывать. Руки‑ноги искалечит, как после плена жить будешь?
Вмешался боярин Плещеев:
– Я старший здесь. Слово даю – тебя в бою взяли, коли скажешь всё, что знаешь – ни один волосок с твоей головы не упадёт. После войны обменяют тебя или выкупят, целым домой вернёшься. Для тебя война уже кончилась.
Пленный вздохнул:
– Спрашивайте.
– Ну вот, другое дело. Веремей, ты не нужен пока, иди, кушай.
Подошедший было ратник пожал плечами, развернулся и пошёл к костру.
Увы, пленный знал немного. Он из молодых, послан был в дозор на разведку, как и я. Войско их стояло недалеко, за лесом – верст пять отсюда. Сколько воинов, точно не знает, но полагает – сотен семь‑восемь. Пушек нет, шли налегке. Они послали гонца к своему князю – вчера им со страху показалось, что нас значительно больше.
– Ну вот, дурашка, а ты говорить не хотел. Пусть связанным посидит, при оказии в Псков отправьте.
Плещеев повернулся ко мне:
– Молодец, хвалю, не премину воеводе в грамоте про тебя отписать. Трофей, саблей взятый, можешь себе оставить. – Он показал на коней. – Что же делать? – В задумчивости проговорил боярин. – У них сил почти столько же, опять же местность знают, преимущество у них – могут быстро помощь подослать. Надо отойти на свою землю, лагерем встать, а оттуда гонца великому князю послать. Да, пожалуй, так и сделаем.
Я пошёл к своим холопам, вскоре труба протрубила "Поход", и все стали собираться.
Мы двинулись назад, к Пскову, и, простояв там немногим больше недели, вернулись на Вологодчину. Так бесславно закончился наш зимний поход.
Уже после возвращения я обдумывал причины, по которым нам не удалось добиться успеха. И первая – раздробленность сил. Малыми отрядами и дружинами ничего сделать нельзя. Княжество Литовское по площади и населению лишь немного уступает Руси, за Литвой к тому же стоит Речь Посполитая, постоянно науськиваемая католическим миром к войне с Россией. А у нас и без них врагов хватает – крымчаки, ногаи, Османская империя. Юг, восток, запад – со всех сторон Русь окружают враги, союзников нет, так же как нет и выхода к тёплым морям. Портовый Архангельск в этом плане не устраивал по многим причинам. Путь до него неблизкий, море студёное, штормовое, и не каждое судно способно пройти по нему до Европы. Да пойди ещё доберись с обозом до Архангельска по российским дорогам. Это не Римская империя с её прямыми мощёными дорогами.
Конечно, возвращать земли и города, ранее принадлежавшие России – такие, как Смоленск и Полоцк, надо. Но для этого требуется собрать силы в железный кулак, подтянуть пушки – без них не разрушить стены и ворота, окружить город, чтобы исключить подвоз питания и подход подкреплений. Я не воевода и не царский советник, моего мнения никто не спрашивал и вряд ли спросит. Но всё же, обжёгшись на таких стычках и потерпев ряд серьёзных поражений, государи российские стали более осмотрительными, готовить войну начинали с разведки и подписания договоров о мире с враждебными соседями, дабы в разгар войны те не ударили в спину. Ярчайший пример – взятие Казани. Не один раз русские хаживали на Казань, чтобы наказать злобных и наглых соседей, только без толку. И лишь подготовившись серьёзно, выстроив рядом с Казанью, на границе ханства Свияжск, продумав осаду и собрав войска, России удалось покорить ханство.
Но всё это будет потом.
А пока я снова с головой окунулся в хозяйственные дела. Деревня требовала пригляда. Избы для новых холопов уже были построены, ветряная мельница готова – крутила ветряком, только молоть на ней было нечего – пусто у смердов было в закромах. Деревня пока только сосала деньги, как пылесос.
Как‑то ехал я по зимнику в деревню и обратил внимание, что дорога в Смоляниново укатана санями. Навстречу тянулся небольшой обоз о трёх санях.
– День добрый, путники. Бог в помощь.
– И тебе здоровьичка.
– Откуда путь держим?
– Из Новогорода на Великий Устюг.
Я удивился – обычно из Новгорода путь на северо‑запад проходил в стороне.
– А что здесь едем – дорога‑то в другой стороне.
– Это летом. Зимою реки подо льдом, мы и переправляемся здесь – так короче будет.
– Счастливого пути!
Мы расстались, а я размышлял. Зимой путники по моим землям проходят, потому как ближе. Как лёд сойдёт – поедут по дороге, по наведённым мостам или бродам. Ёшкин кот, вот где заработать можно. Я мгновенно решил съездить к соседу, Никите Тучкову. Его село – через реку, верстах в пяти.