Два дня за хлопотами пролетели быстро, и настал момент, когда карета вновь остановилась у моего двора. На облучке восседал старый знакомый, что был в схватке ранен в руку. Повязки сейчас на нём не было, и я решил, что с ним всё в порядке. Мы чинно раскланялись, дверца кареты распахнулась, и я, провожаемый женой и конечно же Василием, уселся в карету.
Кучер щёлкнул бичом, и карета, запряжённая парой битюгов, тронулась с места. Мама моя, на мостовой трясло так, что я боялся прикусить язык. Благо, что сиденья были мягкими. Англичанин представил двух своих попутчиков, они были в чём‑то похожи – мистер Пит и мистер Стивенсон. Сам же глава миссии звался Смитом. Я так и не понял – имя это или фамилия, хотя похоже – второе.
На грунтовой дороге тряска почти прекратилась, и спутники мои, сморенные дорогой, уснули; лишь я бдел, отрабатывая деньги, да кучер с облучка иногда щёлкал бичом.
Верста за верстой уплывали назад российские просторы.
Дорога оказалась скучной – в пути англичане спали или лениво переговаривались. Никаких поползновений со стороны земляков‑разбойничков не было, и через пять дней мы благополучно добрались до Нарвы. Здесь нас уже поджидал двухмачтовый английский бриг с гордо реявшим на флагштоке британским флагом.
С кареты англичане пересели на корабль.
Я сделал попытку освободиться от дальнейшего сопровождения, даже уступив половину цены за работу, но Смит оказался непреклонен.
– Деньги будут в Лондоне, – отрезал он.
И зачем я ему нужен на английском корабле? Вокруг его же земляки, правда, вид у них был ещё тот, прямо скажем – почти разбойничий. Судно было не военным, по крайней мере – пушечных портов на борту я не увидел, и команда была одета разношёрстно, за исключением капитана и его помощника, гордо разгуливавших по палубе в тёмно‑синих камзолах.
Почти сразу после нашей посадки корабль отвалил от причала, из чего я сделал вывод, что корабль не случайный, нас ждали. Видимо, англичане придавали торговому посольству в России большое значение.
И вот тут я увидел хвалёную английскую морскую выучку. По свистку боцмана матросы лихо взлетали по вантам на реи, крепя паруса. Судно ловко лавировало в тесной гавани, и вскоре вышло в открытое море. Дул лёгкий ветерок, паруса быстро несли судно.
Глядя, как быстро удаляется берег, я подивился про себя искусству английских корабелов. Корабль был, несомненно, хорош. Не из таких ли судов, доведя их до совершенства, англичане создали свои частные клиперы, бившие рекорды скорости?
Торговая делегация удалилась в каюты, боцман показал мне мой гамак на нижней палубе. Имущества у меня с собой не было, кроме оружия, и я предпочёл остаться на палубе. День стоял тёплый, и мне было интересно понаблюдать за слаженной работой английской команды, напоминавшей отлично выверенный механизм. Подустав, после обеда я улёгся в гамак и проспал до утра. Выспался на несколько дней вперёд.
Следующие дни я бродил по палубе, задавая себе вопрос – зачем меня взяли на эту английскую посудину? Вокруг земляки, опасности никакой, а если и случится нападение каперского судна, то что я смогу противопоставить пушкам и команде головорезов? Придётся набраться терпения, уже и недолго осталось.
Настал день, когда я увидел вдали, в дымке, землю.
– К вечеру будем в королевстве, – важно изрёк капитан.
Боцман принялся гонять команду, устроив приборку – видимо, капитану хотелось показать по прибытии в Лондон образцовый порядок и чистоту на судне. Стремление, впрочем, неплохое. Где чистота – там обычно порядок.
Однако пристать к вечеру к берегам Англии нам было не суждено. К полудню поднялся ветер, перешедший в шквалистый. Небо затянуло чёрными тучами. Волны вздымались всё выше и выше, корабль швыряло на просторах Северного моря, как щепку. Нас стало сносить мористее.
На палубе осталось только несколько человек, остальные, в том числе и я, опасаясь быть смытыми за борт, спустились на нижнюю палубу.
Море я не любил. Вернее, мне нравилось купаться, загорать на бережку, но – в спокойных условиях, где‑нибудь под Сочи или Анапой. А болтаться на судёнышке в шторм – увольте.
Ветер усиливался, судно не просто раскачивалось – его клало с борта на борт, и я опасался, что в один из таких моментов оно не вернётся на ровный киль, в вертикальное положение.
Стемнело, не было видно ни зги. Волны сильно били в левый борт, но корабль стойко переносил удары стихии.
Вдруг сверху, с палубы, раздался сильный треск и удар. Боцман с несколькими матросами бросился наверх, на палубу. Через открытый люк полились потоки воды, ворвался ветер. Кошмар какой‑то!
Раздались удары топора, какой‑то непонятный стук и снова удар. Что же там происходит? Лучше посмотреть – я не любил неожиданностей.
Я выбрался на палубу и ухватился за леер. Ветер сбивал с ног. Вот оно что – сломалась одна из мачт, почти у основания. Рухнула на палубу, проломив кормовую надстройку. Команда перерубила ванты и снасти и сбросила мачту с корабля. Корабль выглядел теперь, как после крушения – мачты нет, снасти оборваны или перерублены, кормовая надстройка зияет проломом. Матросы обвязались верёвками, остерегаясь быть смытыми за борт.
Я снова распахнул люк и спустился вниз. Помочь я ничем не мог, а находиться наверху, на палубе, было рискованно.
В борьбе за жизнь корабля прошла бессонная ночь.
Утро было ещё ужаснее: на нас катились огромные валы воды, кораблик носом зарывался в них и с трудом всплывал снова.
День выдался несколько светлее ночи. Тучи стлались над морем, едва не цепляя макушку мачты.
Команда лежала измотанная, и лишь у руля двое матросов удерживали штурвал, не давая волнам ударить в борт. Но и эта, единственная способность корабля держаться против ветра и волн вскоре исчезла.
Ближе к вечеру огромная волна приподняла судно и бросила его в пучину. Раздался треск, на нижнюю палубу, где укрывалась от волн и ветра команда, ввалился мокрый с головы до ног боцман и оба рулевых.
– Перо руля отломилось, теперь мы не можем держать корабль против волны, – доложил боцман.
Моего школьного и институтского знания английского еле хватало, чтобы понять, о чём идёт речь.
– Я больше не могу управлять кораблём, слишком сильны повреждения, – сказал капитан. – Теперь всё в руках Божьих. Встанем на колени и помолимся.
Вся команда и пассажиры встали на колени и начали молиться.
И каждый про себя думал – настал мой последний час!
Корабль швыряло, как игрушку, он ложился набок, взлетал на гребень волны и проваливался в пучину моря.
Я ещё не встречался с проявлением такой силы природы, при котором так остро ощущается собственная ничтожность и бессилие.
Наступила вторая ночь. Даже привыкшие к качке матросы мучились морской болезнью. Многих рвало, и запах стоял невыносимый. Я открыл люк, выбрался на палубу, обвязал вокруг пояса верёвку. Рёв ветра здесь был сильнее, но хотя бы воздух был свежий. Из‑под днища судна раздался удар, затем ещё один. Потом корабль подняло волной и швырнуло набок. Я услышал сильный треск, и внутрь корабля с рёвом хлынула вода. Корабль был обречён. Ещё один водяной вал ударил корабль и с размаху бросил его прямо на скалу.
Молния осветила разбитый нос, от удара верёвка лопнула, и я полетел за борт. Из корабля раздавались крики. Я заработал руками и ногами, пытаясь удержаться на поверхности, но море было сильнее. Меня приподняло волной, я наглотался воды и в завершении сильно ударился обо что‑то твёрдое. Я лишился сил.
ГЛАВА II
Очнулся я уже утром. Светило солнце и било прямо в глаза. Во рту было сухо и полно песка. Я кое‑как отплевался и осмотрелся вокруг. Лежал я на пустынном берегу, метров через пятьдесят стояли стеной деревья. Я сел. Слабость в теле была сильной, покруживалась голова, слегка тошнило. На берегу, за моей спиной, высилась небольшая скала – футов пятнадцати в высоту. В неё и уткнулся наш корабль.
Сейчас он представлял собой довольно жалкое зрелище. Носа практически не было, вдоль борта зияли проломы, оголяя шпангоут. Ветер стих, и волны ласково плескались о борт потерпевшего крушение судна. А что творилось два дня подряд? Сплошной кромешный ад.
Я на четвереньках добрался до воды, прополоскал рот – на зубах противно скрипел песок – и умыл лицо. Стало немного лучше. Я поднялся и подошёл к кораблю.
– Эй, есть кто живой?
Тишина. Надо посмотреть, что сталось с моими попутчиками. Через пролом в борту я проник в трюм корабля. По колено в нём стояла вода, в котором плавали два трупа. Я побрёл дальше. Никого. Я хорошо помнил, что на судне было около тридцати членов команды, трое из торговой делегации и я. Нашёл я только два трупа. Должны же быть ещё люди? По моим подсчётам в экспедиции был тридцать один человек. Может быть – покинули судно и сошли на берег? Надо поискать следы на берегу.
Тем же путём, через пролом в борту судна я вернулся на сушу, прошёл вдоль кромки прибоя. Следов не было. На душе скребли кошки. Где я? Что за земля, где мои попутчики?
Я вновь проник на судно, напился воды из латунного бака, нашёл пару отсыревших сухарей и с жадностью съел. Надо осмотреть окрестности, может быть – какая‑нибудь рыбацкая деревня рядом. В полукилометре возвышался приличных размеров холм, и я направился к нему.
То ли ослаб я, то ли холм казался ближе, чем есть на самом деле, только шёл я до вершины часа два. А когда взобрался и осмотрелся вокруг, настроение моё совсем упало. Суша оказалась всего‑навсего островком… Километр в длину и метров триста в ширину. Вокруг плескалась вода, и только очень далеко на востоке чуть проступала полоска суши.