– Чего же здесь хитрого? Кабы разбойники взяли – уж кутили бы вовсю. Я людей поспрашал – мне про подводу с бочками и рассказали. Так до Нижнего и добрался, а здесь каждый нищий на углу знает, кто стрельцам их казну возвернул. А остальные деньги себе прикарманил, – обиженно закончил мужик.
– Ошибаешься – все ценности, как есть, я в храм отдал. Неправедно собранные это деньги, кровь жертв безвинных на том злате‑серебре.
Мужик слушал, открыв рот.
– Не верю.
– А мне все равно, веришь ты или нет – вот посажу тебя на кол и буду любоваться, как ты медленно подыхаешь.
– Ты же обещал в живых меня оставить.
– Это когда же – что‑то я запамятовал, что обещание тебе давал. Этот – кто?
Я слегка пнул молодого парня.
– Приблуда, по дороге познакомились. В Нижний на работу наниматься шел – плотник он.
– Видишь – парня в плохое дело втянул. Ладно, не буду тебя жизни лишать.
Мужик обрадовался.
– Так ведь я и не сказал, что отпущу. Сдам тебя страже – пусть суд решает.
Митрофан сразу увял лицом. Я взял из денника ведро воды, вылил на молодого. Тот очухался, открыл глаза.
– Где это я?
– В конюшне.
– Как я сюда попал?
– А ты не помнишь? Вставай! Хватит лежать! Парень поднялся, увидел Митрофана.
– Говорил же дядько Митрофан – плохое дело.
– Так и не ходил бы – я не заставлял.
Я связал обоих веревкой, ножи взял в руки. – Пошли.
– Куды?
– В поруб, а там – как посадник решит. Мы вышли из дома, на нас глазели прохожие.
Я довел их до крепости, спросил стрельцов:
– Посадник у себя?
– Нет его, уехамши.
Вот незадача! Надо к дьяку идти, Елисею Бузе, объяснить ситуацию. На мое счастье, дьяк оказался на месте. Он внимательно меня выслушал, кликнул стражу. Обоих грабителей увели.
– Жди, думаю – недолго, как суд назначат, я пришлю за тобой. Только с видаками приди, дело серьезное.
– Приду.
Я простился с дьяком и пошел домой. Васька и Елена уже отошли, вовсю обсуждали происшедшее. Я предупредил, что им придется выступить на суде видаками. Они переглянулись.
За ужином малец непрерывно болтал:
– А он ему как даст по голове! Здорово! А ты мне потом покажешь, как драться?
– Вася, постарше будешь – покажу. А теперь никому об этом не говори.
– Даже мальчишкам на улице?
– Никому – даже мальчишкам, это наша с тобою тайна. А в полдень ко мне уже пришел посыльный.
– Собирайся на суд и видаков возьми. Чего мне собираться? Только подпоясаться.
Нет, пожалуй – оружие с собой не возьму. Не положено на суд с оружием, только ножик обеденный на поясе.
Мы пошли все – я держал за руку Василия, рядом шла Елена. На площади в крепости было уже полно народу. Шел суд над вором, укравшим у крестьянина корову. Суд быстро закончился – злоумышленника приговорили к вире и битью кнутом. Настал и наш черед. Перед посадником, восседавшим на высоком кресле, поставили Митрофана и его молодого помощника, имени которого я так и не узнал.
Дьяк Елисей, сидевший по правую руку – как здесь говорили, одесную от посадника, важно зачитал о вине обоих.
– Пострадавшая сторона здесь? Я вышел вперед, поклонился.
– Расскажи.
Я коротко и четко изложил события. Посадник тут же спросил:
– О каких еще ценностях идет речь? Насколько я помню, была доставлена только казна!
– Кроме казны мне удалось отбить у разбойников и другие ценности.
– И где же они? – Глаза посадника сверкнули алчным огнем. Над площадью повисла тишина. И вдруг от собора раздался голос:
– У меня, все ценности были пожертвованы храму.
От распахнутых дверей собора шел к суду посадник и священник.
– Свидетельствую, что четыре мешка с ценностями были жертвованы храму сим благодетельным мужем.
Посадник обмяк лицом, глаза утратили блеск. Он обратился к закованным в кандалы Митрофану и его сообщнику:
– Все так, как говорит он? Что можете сказать в свою защиту? Молодой не выдержал, упал на колени:
– Бес попутал, жизни не лишайте, помилуйте! Посадник задумался. Я ожидал, что последует смертный приговор.
– На галеры обоих, пожизненно!
Стражники подхватили под руки осужденных, поволокли в узилище. Суд закончился. Народ, переговариваясь, стал расходиться. Некоторые показывали на меня пальцем. Подошел Елисей.
– Доволен?
– Да мне все равно – повесят их или на галеры сошлют – та же смерть в итоге, только мучительная.
– Сам, значит, рук пачкать не стал?
– Зачем? Суд есть.
– Зря с посадником златом‑серебром не поделился, все церкви отдал. Он теперь зло на тебя затаил.
– Я не холоп его, чего мне бояться?
– Оно верно. А ты знаешь – после возвращения казны посадник хотел тебе должность предложить.
Мне стало интересно.
– Какую же?
– Палачом в Тайном приказе.
Я остолбенел от удивления. Чего‑чего, по представить себя катом я не мог даже в страшном сие. Видя мою реакцию, Елисей засмеялся:
– Вот и я сказал посаднику, что ты не пойдешь – не по тебе работа.
Я был настолько ошарашен, что невнятно пробормотал слова прощания и присоединился к ожидавшим меня Ваське и Ленке. А дома изрядно напился, чем удивил Елену. Нет, ну надо же – меня и палачом! Неужели похож?
Отношение в городе ко мне изменилось. После возвращения казны и пожертвования ценностей в храм кто‑то считал меня блаженным, некоторые крутили пальцем у виска, но были и те, кто зауважал, пытался при встрече пожать руку, похлопать по плечу. Не скрою, мне это было приятно.
Жизнь снова пошла своим чередом. Но, видимо, спокойная жизнь не про меня, – не для того забросила меня судьба в эти времена.
Уже далеко за полдень, когда я пришел от купца, в ворота постучали. Над забором виднелся верховой. Делать нечего, я пошел к воротам.
– Ты, что ли, Юрий Котлов будешь? – Ну я.
– К посаднику срочно!
– А что случилось?
– Он мне не сказал.
Посыльный ускакал, подняв пыль. Я же уселся за обеденный стол. С утра не ел, пока не подкреплюсь – весь мир подождет. И так мне не хотелось идти, но надо. Опоясался саблей, пообещал вскоре вернуться и пешком отправился в кремль.
В доме посадника меня уже ждали. Прислуга открыла дверь в кабинет, я увидел посадника за столом и сделал шаг вперед. Тотчас сбоку шагнули два амбала и схватили меня за руки. Подскочил третий, мелкий человечек, шустро расстегнул пояс с саблей и зашвырнул в дальний угол комнаты.
– Так оно спокойнее будет. Не знаю, как в Нижнем, но меня предупредили, что саблей ты владеешь виртуозно.
Во как, этот плюгавый такие слова знает – интересно, кто он и откуда?
Меня подтащили к стулу с высокой спинкой, привязали к нему веревками. Плюгавый вздохнул с облегчением, махнул рукой, и амбалы вышли за дверь.
Вечер переставал быть томным – что‑то будет дальше? Плюгавый потер ручонки, словно у него ладони на морозе озябли.
– Привет от князя Овчины‑Телепнева‑Оболенского!
Я от неожиданности вздрогнул, и это не укрылось от внимательного взгляда плюгавого. Он повернулся к посаднику.
– Знает князя – ишь, подпрыгнул аж. – Посмотрел на меня. – И чего же ты убег, коли вины за собой не чуешь?
– Так и нет никакой вины, сам в дружину к нему пришел – сам ушел, я вольный человек.
– Вольный – это да, не холоп, не раб. А только разрешения княжеского спросил ли? Да и супротив князя злоумышлял. – Плюгавый снова повернулся к посаднику. – Ключника княжеского насмерть зашиб – думается мне, хотел ключами воспользоваться, казну княжескую ограбить.
Посадник покачал головой.
– Ай‑яй‑яй! А мы, не знамши, ему доверили казну стрелецкую вернуть.
– В доверие втирался, чтобы, значит, поближе к другим ценностям подобраться.
Посадник злорадно ухмыльнулся.
– Сколько веревочке не виться, все равно конец вокруг шеи захлестнется. Куда его?
– Пока в узилище – пусть до утра посидит, а там – на корабль и в Москву, пред ясные очи князя. Там и судьба его решится.
– Надо же, каков подлец, изменник и тать! Почти вошел в доверие – опростоволосились мы.
Плюгавый хлопнул в ладоши, заявились два амбала, что стояли за дверями. – В узилище его!
Меня отвязали от стула и поволокли в местную тюрьму. Знакомое местечко, бывал я уже здесь. Тогда меня сюда упек воевода.
Меня швырнули в камеру, причем в пустую. Никак, беспокоятся, чтобы я чего лишнего не наговорил. Как они до меня добрались? Неужели посадник стал наводить справки в Москве? А тут и встречный интерес со стороны князя! Как же посаднику не выслужиться перед государевым любимцем и заодно меня наказать. Сошлись интересы двух господ. А вот хрена вам лысого! Уйду. Вот стемнеет – и уйду. Хорошо, что поесть успел, а не то сидел бы сейчас с пустым брюхом.
Я улегся на гнилую солому – надо обдумать свое положение. Коли князь зуб на меня еще имеет – не стоит в руки даваться. Удавят ночью в камере – не здесь, так в Москве. И чего князю неймется? Ведь молчу как рыба о его тайне. Нет, свое "я" хочет показать – он ведь князь, а я никто. С пенька дрищет, сволочь.
Так, теперь – как уходить? Из поруба уйду без труда, вопрос – как забрать своих? Если стража у меня дома – порешу всех, не проблема. Меня занимало другое – стража у ворот. Сейчас охрану несут стрельцы, дружинники ушли Смоленск воевать по государеву велению. Ночью городские ворота закрыты, и никто открывать их не имеет права, а если учесть, что посадник мог предупредить старших в охране, чтобы меня не выпускали? Пешком я не пойду – со мной Васька и жена – все моги собьют, и далеко ли мы уйдем?