Напевая что‑то тягучее, башкирское, он вышел из деревни. Интересно, куда же он направился? Равиль шел по дороге уверенно, не оглядываясь. Видимо, дорогу знал до последней колдобины, так как и в темноте шел быстро. Вот и следующая деревенька – небольшая, в три дома. Башкир подошел к крайнему дому, стукнул три раза и через паузу – еще два. А стук‑то условный – никак, к сообщнику пришел. Я остановился, а потом подполз поближе к избе.
Вышел хозяин.
– Это я, Равиль.
– Чего принесло ночью?
– Покупатель на коней объявился, из города пришел.
– Чего хочет?
– Просил трех‑четырех коней. У меня же только один, ты знаешь.
– Утром пригоню, ежели сейчас – вся деревня услышит. А что, при деньгах покупатель?
– При деньгах, задаток мне оставил.
– Может, его того?! – Хозяин дома чиркнул по шее. – Да денежки и забрать? А лошадей на торг отгоним.
– Я не против. Он один, через два дома от меня ночевать устроился – я посмотрел.
– Вот завтра его и прикончи в конюшне, только во дворе не наследи, не как в прошлый раз.
Попрощавшись, Равиль отправился к себе в деревню, в лесу стал распевать во все горло веселую песню на башкирском. Языка я не знал, но то, что веселая – было и так понятно.
Вот гад! Ему человека прикончить – в радость. Надо воспользоваться моментом: вокруг темно, свидетелей нет.
Я коршуном налетел на него, с лета ударил по голове. Песня прервалась, башкир упал на дорогу. Весело ему, ишь – новый Басков объявился.
Я связал ему руки его же поясом, похлопал по щекам. Башкир очухался. Попытался сесть – получилось со второго раза, мешали связанные руки. Увидев мое лицо рядом, растерялся, глаза забегали.
– Что, Равиль, не ожидал увидеть?
– Ты что, мы же завтра дого…
– Заткнись, я не покупатель – я пес, который идет по следу и карает таких, как ты.
– Я ни в чем не виноват! – заблажил Равиль.
– Ты думаешь, я не знаю, откуда кони? Кто из арбалета стрелял?
Башкир сжал губы и замолчал. Ничего, я не таких упрямых говорить заставлял. Сейчас так болтать будешь – не остановить. Одно плохо – времени мало, хоть и ночь уже: не ровен час, на дороге кто появится. Маловероятно, но не исключено. Я вытащил нож и молча, одним взмахом, отсек ему ухо. Равиль вскрикнул, дернулся.
– Кто, где живут?
Молчит. Щадить я его не собирался, как и других. Еще один взмах – и на землю упало второе ухо.
– Кто хозяин дома, где ты сейчас был? Опять молчание.
– Молчи, молчи – я тебя сейчас всего остругаю, один позвоночник останется.
Равиль вдруг завыл. Это было настолько неожиданно, что я слегка опешил.
– Заткнись и говори.
– Пес проклятый, чтоб ты сдох!
Ножом я вспорол ему руку от плеча и до локтя. Башкир взвизгнул. Я деловито сказал:
– Сейчас ножом глаза выну.
Именно такой тихий спокойный голос, буднично вещающий о близких неприятностях, и ломал упрямых. Так случилось и на этот раз.
– Нет! Я все скажу.
– Так чего замолчал, говори! И помни – если мне покажется, что ты говоришь неправду, вырежу один глаз. Если почудится, что недоговариваешь – второй глаз вон.
– Спрашивай, – скривился Равиль.
– Кто хозяин дома?
… Через час я уже знал, кто главарь, где живут другие члены банды. В нападении на стрельцов участвовали именно они, и было их, как я и предполагал, полтора десятка. Никто из них не жил в лесу – все в деревнях, кроме главаря. Тот отъедался в Вязниках. Башкир подробно описал улицу и дом. Я постарался запомнить, кто и где живет, как звать, чем занимается. Повторил каждое имя и деревню не один раз. Я не собирался оставлять их в живых. Они – не кучка пьяных дебоширов из трактира, коли смогли провернуть такое лихое дело.
– Где деньги, где казна?
– У него, у Фильки Ослопа.
Хм, хорошее имечко у главаря. Ослоп – это дубина.
– Ты следил за стрельцами? Из Владимира их конно сопровождал?
– Меня заставили.
Вот почему городской стражник про "татарина" упомянул.
Напоследок я задал вопрос:
– Кто навел, кто предатель? И где он?
– Вот про то не знаю – хоть убей, его только Филька знает.
Я вонзил ему нож в сердце. Башкир задергался в агонии, захрипел. Я вытащил нож из тела, вытер его об одежду убитого, вложил в ножны. Взявшись за халат, оттащил убитого в лес, подальше от дороги. Срезал большую ветку, вернулся на дорогу и замел все следы. Из банды – минус один.
Я дошел до избы и взобрался на сеновал. Чего уж – все спят, вот и мне отдохнуть надо. Завтра будет тяжелый день, и мне нужна свежая голова.
Проснувшись рано от возни хозяйки в коровнике, я попросил у нее поесть, хозяину дал полушку. Крестьянин попробовал монету на зуб, кивнул и через час поставил передо мной на стол вареную курицу, кашу, пиво. Я и этим был доволен – просто ничего другого быстрее не приготовить.
Пока готовился обильный завтрак, я раздумывал – с кого начать? С низов, выбивая их поодиночке, или с главаря? У каждого варианта имелись свои плюсы и минусы. Если с главаря, то где потом прятать казну? Не таскаться же с нею по всем деревням? Если начать с рядовых разбойников, Филька Ослоп узнать может, что кто‑то убивает его людей, уйдет с казной – поди его сыщи.
В голову пришел компромиссный вариант. Иду к главарю, забираю казну, думаю – уж одна‑то лошадь для перевозки казны у него найдется. Припрячу в укромном месте деньги и примусь за остальных. На том и остановился.
Поев, я поблагодарил хозяев за кров и пищу и отправился в город. Нашел улицу и дом, остановился поодаль и стал наблюдать. Из дома долго никто не выходил – я уже забеспокоился. Дом ничем не выделялся на улице среди себе подобных – бревенчатый, в два этажа, поверх забора видны крыши сарая и конюшни на заднем дворе.
К дому подъехала пароконка, из нее вышли мужик с бабой. Мужик открыл ворота, завел лошадей с повозкой во двор. Е‑мое, вот их почему долго не было! Я обратил внимание, когда вошел в город – на колокольне перезвон. Сегодня же день святых Петра и Павла. Никак, с женой в церковь ходил, сука! С виду – благопристойный горожанин; однако я поймал осторожный, опасливый взгляд Фильки, когда он закрывал ворота. Не так оглядывают улицу люди, у которых совесть чиста. Надо брать. Интересно, есть ли кто еще в доме? Осложнения могут быть, если в доме окажутся сообщники. Слуг быть не должно – открывал и закрывал ворота Филька сам, собаки тоже не слыхать, иначе – хоть раз гавкнула бы.
Ну да, зачем ему собака, он сам хуже паршивого пса. Да и при его разбойничьих делах наверняка и ночью сообщники приходят – собака лаять начнет, соседи могут полюбопытствовать. "Не должно быть собаки, – решил я, – да и мне шум ни к чему".
Я подошел к соседнему дому, огляделся – улица пустынна. Пора начинать.
Прошел сквозь жерди соседского забора, потом – сквозь забор Фильки. Собаки нет, как нет и конуры. Сунуться в дверь? Что‑то меня останавливало, какое‑то неясное предчувствие, а чувствам надо доверять. Организм себя сохранить хочет, вот и подсказывает хозяину, только не все слышать внутренний голос хотят и могут.
Стараясь ступать бесшумно, я обошел дом, приник к стене и прошел сквозь бревна. Не зря, ох не зря я прислушался к своим чувствам. Напротив входной двери, метрах в пяти от нее, в длинном коридоре сидел на табурете хозяин и держал в руках арбалет. Меня он не услышал и продолжал разговор, скорее всего, с невидимой мне пока женщиной.
– Марфа, ты постой у окна, понаблюдай. Думается мне – неспроста тот мужик на углу стоял. Если сюда припрется – тут ему и каюк.
Твою мать, это же обо мне! Главарь быстро меня вычислил, хотя в мою сторону вроде и не смотрел. Опытный, сволочь! Убивать его сразу нельзя – мне допросить его прежде надо, узнать, где казна, кто навел на нее. В том, что предатель есть, я уже не сомневался.
Я осторожно, почти не дыша, подошел к хозяину – боялся, что если побегу, скрипнет доска, а с такого расстояния промахнуться невозможно. Подойдя к Фильке со стороны спины, приставил нож к горлу.
– Брось арбалет, не то зарежу.
Другой бы от неожиданности заорал или обмочился, а этот даже не вздрогнул – вытянул в сторону левую руку с арбалетом:
– Бери.
Громковато сказал, явно с целью предупредить жену. Сдуру я взялся за арбалет, и в это время в дверном проеме показалась женщина. Она с ходу завизжала, я отвлекся, и Филька этим сразу воспользовался, ударил по руке. Арбалет дернулся, тренькнула тетива, и арбалетный болт угодил женщине в грудь, оборвав крик. Локтем правой руки Филька ударил меня в живот. От боли я уронил разряженный арбалет, не выпустив, к счастью, нож из правой руки.
Филька упал на пол, сделал подсечку ногой. Ему помешал табурет, но все равно мою ногу он зацепил, и я рухнул. Филька на четвереньках бросился ко мне, рыча, как дикий зверь. Я метнул в него нож, он успел слегка отклониться, и нож по самую рукоять вошел ему в руку. Другой бы от боли впал в ступор, а этот – жилистый. Он вытащил нож из раны, злобно оскалился:
– На ленты порежу!
Саблю я выхватить не успею, лежу неудобно – на левом боку, придавив телом ножны. Этот зверь – с ножом, и выбора у меня нет: я швырнул в него с руки огонь.