Оставив перед городом большую часть войска, в разные стороны поскакали малые отряды – грабить близлежащие деревни, а также устюжанское городище. Вскоре поодаль стали подниматься в небо клубы дыма.
– Деревни жгут, сволочи! – бросил в сердцах один из дружинников. – Похоже – Гудцово горит, родичи у меня там.
– Да нет, вроде – Торгашино. Его перебил другой:
– Налево поворотись, к Криничному ручью, – Леонтьевское сельцо горит!
Со всех сторон послышалось:
– И по правую руку – гляньте, Песья слобода занялась. Что делают, ироды!
Дружинники в бессильной злобе матерились и скрипели зубами.
– Как у себя дома хозяйничают!
Татарские разъезды кружили вокруг города, изредка пуская стрелы в неосторожных защитников, но до вечера штурмов больше не предпринимали.
Оставив на стене дозорных, мы спустились вниз. Усевшись вокруг котла, принесенного горожанами, поели каши с мясом. Оглаживая живот, один из дружинников спросил:
– Ты откель, паря? Что‑то я тебя раньше не видел. – Из Нижнего, случайно попал.
– Ну так тебе повезло, что в город попал, а не на дороге застали – там бы и принял смертушку.
– Повезло, – согласился я.
– А одежка что такая, как будто двадцать лет носишь, не снимая?
– Так уже пришлось с татарами столкнуться – с передовым дозором, вот и пообтрепалась, – соврал я.
Вмешался другой дружинник:
– Ну чего пристал к человеку? Он татар не хуже тебя рубил, а что одежа такая – так это его дело. Вон купцы наши – одеты справно, а кого из них ты на стене видел? То‑то.
Первый, что расспрашивал меня, смутился:
– Да я ничего, я просто так.
А сам косил глазом на мои две сабли. Очень уж любопытно ему было – почему две сабли, а не один меч, как у всех. Видимо, слышал про обоеруких, да после отповеди своего сотоварища расспрашивать меня не стал, но видно было – хотелось.
Подошел местный воевода, собрал десятников, отвел в сторону. О чем они говорили, слышно не было, но десятники стали собирать воинов. Ратники строились в колонну перед воротами. Первая полусотня была вооружена, кроме мечей, еще и копьями. Они что – решили ночью устроить вылазку и штурмовать вражеский стан? Смело, но глупо. При обороне от превосходящих сил противника лучше и разумнее сидеть за стенами – потери значительно меньше. В крепости один обороняющийся трех‑четырех нападающих стоит. Но я не воевода, никто и слушать меня не будет. Кто я в Устюге? Полунищий приблудившийся нижегородец, которого раньше никто и не видел – неизвестно, какого сословия, может – и подлого. Только и заслуг, что на стене бился.
Ворота распахнулись, и ратники молча, бегом бросились к лагерю татар. Лагерь – слишком громко сказано; так, можно сказать – стоянка. Шатров не было – развели костры, варят нехитрую похлебку. Поснимав с лошадей седла, уселись на них, трапезничают.
Татары заметили устюжанских ратников поздно. Видимо, не укладывалось в их головах, что осажденные могут предпринять столь дерзкую вылазку. Дружинники с ходу врубились на позиции врага, и пошла сеча злая – в неверном, колеблющемся свете костров рубились яро. Татары от внезапного нападения дрогнули было. Привыкли они воевать конными да днем, и почти всегда – с численным перевесом. А эти русские все делают не так, одно слово – неверные.
Но опыт и решительность татарских военачальников вскоре изменили баланс сил. Наших стали теснить, ряды дружинников таяли – все‑таки тяжело сражаться, когда на одного русича приходилось по трое‑четверо татар. Дружинникам удалось соединиться, и они, сдерживая напор татар, стали пробиваться назад, к крепости. Татары, видя отступление русских, усилили давление, и я понял, что они хотят ворваться в крепость через ворота на плечах наших защитников. Для татар момент очень удачный.
Видели неприятный – даже катастрофический – поворот событий и дозорные на стене. На какое‑то время они замешкались. Быть беде! Я со стены бросился к воротам. Надо успеть закрыть их до того, как татары ворвутся. Если перебьют немногочисленных стражей у ворот, считай, город пал. За воротами, в городе, татары растекутся ручейками по улицам, бой разобьется на многочисленные мелкие стычки, и участь горожан станет незавидной.
В ворота вбегали ратники, помогая раненым. Вот уже показались и татары, яростно прорубающиеся к воротам. Все! Ворота надо закрывать. Пусть и не все ратники успеют пройти, и, заперев ворота, мы фактически обрекали их на смерть, но лучше пожертвовать малым, спасая город.
Стража у ворот все медлила.
– Затворяй! – заорал я.
– Наши еще не все прошли!
– Затворяй, ворвутся татары – всем хана будет!
Створки медленно стали закрываться. Кто‑то из ратников еще успел проскочить в сужающуюся щель. Ворота закрылись, стража резво загнала в пазы смазанную дегтем дубовую поперечину в ворота еще продолжали стучать и взывать о милосердии наши ратники, и слышать их было невыносимо больно.
Перед воротами кипела отчаянная схватка, каждый ратник пытался продать свою жизнь подороже. В храбрости устюжанам не откажешь. Чем бы им помочь? Взгляд мой упал на веревку, висящую на крюке у стены. Решение пришло сразу. Я схватил веревку, привязал один ее конец за деревянную балясину ограждения и сбросил вниз. Воистину утопающий хватается за соломинку. За веревку два раза дернули, и мы потащили тяжелый груз вверх. Это был наш ратник, раненный в руку и ногу. Кто‑то из его сотоварищей углядел в темноте веревку и обвязал ею раненого. Мы снова сбросили веревку и опять подняли раненого.
Бой сместился от ворот к веревке – она давала хоть и малую, призрачную, но надежду на спасение.
Так мы и вытаскивали на стену ратников – одного за другим, пока бой внизу не стих. Удалось спасти восемь человек. Пусть и немного, но меня утешала мысль, что и я приложил руку к спасению соплеменников. Но большая часть воинов полегла в схватке, дорого продав свои жизни. Несколько десятков дружинников вернулись в город через ворота, – им повезло больше. Наверняка татары тоже понесли ощутимые потери.
Ночь – вернее, ее остаток, – прошла без потрясений. Утром с высоты стены открылось печальное зрелище. Все пространство перед городской стеной было усеяно телами павших. Издалека было невозможно попять, чьих тел больше – наших или татарских, но количество впечатляло.
Ближе к полудню от татар, с белой тряпкой на копье, к стене подскакал парламентер. Что‑то новенькое, я такого еще не видел.
– С главным хочу говорить!
На стену поднялся хмурый воевода, окинул взглядом бывшее поле боя и помрачнел.
– Что хотел, нехристь?
– Хан – да продлит Аллах его годы – предлагает перемирие на сегодняшний день. По нашим законам погибшие должны быть захоронены до захода солнца.
Воевода подумал, махнул рукой.
– Согласен. Верно ли слово хана?
– Мы будем без оружия.
Парламентер ускакал, и вскоре мы увидели, как на поле вышли пешие татары. Щитов, копий, сабель, луков на них и в самом деле не было. Воины стали собирать павших, уносили их к своему стану и укладывали в телеги, не иначе как отобранные у крестьян.
Воевода распорядился собрать наших павших. Стража приоткрыла одну створку ворот, на стене стояли наготове лучники. Безоружные дружинники вышли на поле брани и по примеру татар стали собирать павших, сносили их к собору внутри крепости. Я в этом не участвовал, находился на стене. Да, многовато наших полегло, не рассчитал воевода сил.
ГЛАВА VII
После похорон – и наших и татарских – следующий день прошел спокойно. Татары изредка пускали стрелы в защитников города, ратники отвечали тем же. Татары явно были в замешательстве, не ожидая встретить столь яростного сопротивления. По большому счету, и штурма с их стороны не было – всего лишь попытка, – а воинов потеряно много, и помощи ждать неоткуда. Слишком далеко от своего ханства они забрались. Побольше бы нам ратников – еще неизвестно, чем бы все закончилось.
Надо помогать нашим. Вопрос – как? Пройти" по деревням, собрать лучников в кулак и ударить в тыл татарам? Собираться будут долго, и к тому же крестьянин против поднаторевшего в боях татарина – не вояка. А может, самому совершить ночную вылазку? Да использовать сразу несколько своих необыкновенных способностей? До сих пор я пользовался в каждом конкретном случае лишь одной. Да, раньше я не пробовал, потому что хватало возможностей противостоять противнику. Теперь, видимо, пришло время задействовать все, что можно. В конце концов я ничего не теряю, если что‑то не получится. В случае же удачи мне удастся качнуть почти равный сейчас расклад сил в нашу пользу.
Вернувшись на стену, повернулся в сторону татар. Потоптался на месте – что‑то меня держало. Может, обратиться к древним славянским богам? Попробую к Костроме – в будущем ее нарекут Снегурочкой. Как раз дед ее родился в этих местах. Это сейчас Снегурочка – милая внучка Деда Мороза. В свои времена Кострома – богиня урожая – являлась покровительницей покойников, умерших преждевременно, не своей смертью. Они превращались в особый вид нечистой силы – заложных. Эти "живые мертвецы", по‑современному – зомби, шлялись по земле и вредили живым.
Потому я и решил обратиться к ней. Вознес со стены горячую молитву к Костроме, пообещав в конце выставить богатую выпивку в качестве дара. Известно ведь – Кострома умерла от перепоя. Постоял, прислушиваясь. Нет, видимо, не дошла моя молитва до богини славянского пантеона. Не подала богиня знак, не откликнулась.