Мешочек я без раздумий сунул в переметную суму, туда же опустил кресты – не место им в сундуке под водой. Сундук же закрыл и столкнул в воду – почти на прежнее место. Увезти сразу все было невозможно – нужны были минимум три верховые лошади или лошадь с телегой. Но приезжать сюда с телегой тоже было невозможно – при въезде в город мытари и стража осматривали груз. Придется возить частями, хотя мешочка с монетами хватит и на свадьбу, и на дом.
Вечером я долго раздумывал – сказать Лене о деньгах или нет. Не утаить хотел или заначку сделать – просто язык женский имеет интересное свойство: не всегда подчиняется мозгам. Женщины могут сболтнуть, а потом спохватятся – лишнее сказали, да слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Ладно, скажу о монетах, но о сундуке – ни слова.
Преподнес это так, как будто давно закопал тайник с трофеями – еще со времен выполнения муромского похода. Лейка с радостью выслушала, затем перебирала монеты, пробовала их сосчитать, потом бросила:
– Дом купим!
– А свадьба как же?
– Свадьбу играть в своем доме надо – не приживалками у купца.
Я согласился.
Несколько дней уделили поиску дома, а удача пришла с неожиданной стороны. Купец Иван, узнав о наших хлопотах, предложил дом. Знакомый его, человек солидный, при штурме татарами города был ополченцем и погиб. Вдова его собиралась дом продать и переехать во Владимир, к родне.
Мы осмотрели дом, и он нам понравился. Денег, к сожалению, ушло больше, чем мы рассчитывали, но и дом получили великолепный. В два поверха, низ каменный, верх деревянный, конюшня, участок большой. Можно сказать – особняк.
Ленка восхищенно бродила по дому, прикидывая, как его обустроить.
Через несколько дней мы уже сыграли свадьбу, обвенчались честь по чести в Михайло‑Архангельском соборе. Народу на свадьбе было не очень много – я еще не успел обрасти друзьями.
Гуляли долго – три дня, после которых я не мог смотреть на еду, а от упоминания о вине тошнило. Кстати, после изрядной выпивки на второй день меня потянуло на песни. Развлечений в те времена было немного – скоморохи, бродячие музыканты с жалейками, гудками и балалайками.
И неожиданно я запел: "Скажи мне правду, атаман, скажи скорей, а то убьют…" из репертуара Тани Булановой. Гости, не избалованные песнями, прослушав, всплакнули, потом потребовали продолжить. И я спел из моего любимого Кипелова:
Я свободен, словно птица в небесах, Я свободен – я забыл, что значит страх, Я свободен с диким ветром наравне, Я свободен – наяву, а не но сне…
Восторг был полный.
Потом я пел другие песни – те, что смог вспомнить полностью, даже из битлов парочку на английском. Языка, конечно, никто не знал, но мелодия понравилась. Гости пустились в пляс, а женщины всплакнули:
– Не иначе, как про любовь.
Короче, вечер удался, и к своему удивлению я обнаружил, что и авторитет мой сильно вырос. А как же – мечом каждый третий владеть может, а песни петь – туго с этим было. Нет, песни пели, но частушки или напевные, хороводные, чаще – жалостливые, или песни‑былины, иногда нескладные.
ГЛАВА IV
Жизнь в нашем семейном гнездышке стала потихоньку налаживаться. Я работал у Ивана, и жена моя, Елена, пристроилась там же – портнихой. В немногие свободные дни я постепенно перетаскивал ценности из затопленного сундука в дом. Когда все золото и серебро в виде изделий перекочевало в мой сундук, я попробовал прикинуть вес. Ого! Не меньше двух пудов золота и трех – серебра. Наверное, столько богатства не было и у Крякутного.
Часть серебра я решил переплавить, сделав подобие гривен. В торговле в ходу были медные и серебряные монеты, золото – совсем редко.
Я построил во дворе из камней подобие маленького горна, соорудил меха и, прикупив угля, приступил к работе. Под уголь наложил наколотой лучины, затем – сухой мох, и только потом стал чиркать кресалом. Медленно загорелась лучина, вспыхнул мох, и очень неохотно загорелся уголь. Длительная, однако, процедура.
Выждав, когда уголь загорится, я стал поддувать воздух мехами. Пламя заревело, и серебро начало плавиться. Вылив в приготовленную форму расплавленный металл, я с удовольствием потом подержал в руке еще теплую отливку. Конечно, были дефекты – как заниматься литьем, я еще толком не знал. Счистил ножом облой – получилось совсем неплохо. Гривна выглядела, как настоящая – да она и была настоящей, из полноценного серебра. Взяв на денек у Ивана гривну, я подогнал свою по весу. Можно сказать – готово.
Через несколько дней я решил повторить плавку. Наложил в горн угля, взялся строгать лучину из сухого полена… Пальцы стало покалывать: так бывает когда отлежишь руку. С чего бы это? Чувствительность сохранена, но у кончиков пальцев раздается легкое потрескивание – такое бывает, когда снимаешь шерстяную вещь. Отойдя на пару шагов, я глубоко вздохнул; отбросив посторонние мысли, сосредоточился и протянул правую руку к горну. Раздался треск, с пальцев соскочил клубок синего пламени и ударил в горн. Уголь мгновенно вспыхнул – даже без горящих лучин и мха. Я подул на слегка обожженные пальцы – кончики их покраснели. Ни фига себе! Так ведь можно попробовать поджечь и что‑нибудь другое.
Не откладывая в долгий ящик, я выбрал из поленницы чурбачок, поставил его посреди двора и, отойдя на пять шагов, попробовал выбросить из руки огонь. Получилось! Чурбачок вспыхнул, как будто облитый бензином.
Я решил усложнить эксперимент. Сунул горящий чурбачок в бочку с водой. Зашипев, огонь погас. Я вновь поставил мокрый чурбачок посреди двора, отошел на десять шагов. Снова швырнул огонь на чурбачок. Снова получилось. Мокрый чурбачок загорелся уже не так охотно – поверхность его была сырая, но все равно вспыхнул. Здорово! И кресала с кремнем с собой возить не надо, захотел – развел огонь, или… пугнул кого надо.
По совету Ивана я решил обзавестись своим делом – все‑таки семейный человек, не стоит надеяться только на заработок охранника. Несколько дней размышлял, за что взяться. Торговать – нет у меня к этому склонности: надо знать цены на товары во всех городах – где товар купить, где выгодно продать. К тому же товар при перевозке в охране нуждается, поскольку каждый недоносок хочет его отобрать. Производить что‑либо – так я почти ничего руками делать не умею, не плотник я и не кузнец, не шорник и не гончар. Конечно, если наняться учеником к мастеру – выучусь ремеслу, только ведь этому обычно начинают учиться сызмальства, а не в моем возрасте и не с моими умениями.
После долгих раздумий я нашел только два дела, которые были по сердцу. Первое – открыть школу по обучению боевым искусствам. Но богатые туда не пойдут – им проще нанять умелых охранников, а набрать юношей – так денег у них нет, в основной массе народ не богат. Так что с этим решил повременить.
А вот вторая задумка требовала первоначальных вложений, и состояла она в следующем. Город стоял у слияния двух больших рек – Оки и Волги. Тут всегда находились желающие – купцы, ремесленники, крестьяне, – которым надо было переправиться на другой берег. При отступлении татары сожгли мост, и теперь ловкие люди устраивали переправу на лодках. Это было удобно, когда груз невелик. Я же решил организовать паромную переправу, причем сразу на обеих реках – на Волге, ниже места слияния, и на Оке. В старых советских фильмах я видел такие переправы.
Не откладывая в долгий ящик, я пошел к судостроителям. Частных верфей в городе хватало. На Руси верфи, где строились различные суда, были только в нескольких городах – Архангельске', Великом Новгороде, Пскове и Нижнем. Были верфи и в других городах, но строили мало и в основном – лодки. И здесь я столкнулся с неожиданной проблемой – судно построить или купить готовое – пожалуйста, а паром? Мастеровые глядели на эскиз, слушали объяснения и… отказывались.
– Почему? – спрашивал я.
– Странная посудина – что нос, что корма, руля и мачты нет. Как она плыть будет?
И только один мастеровой, видимо, сидевший без заказов, нехотя согласился. Мы обговорили размеры, цену, я оставил задаток. Звали мастера Сергуня Челнок.
Я регулярно наведывался на верфь. На берегу росло нечто неуклюжее, похожее на прямоугольное корыто.
Когда дело подошло к концу, я нанял людей и построил на обоих берегах по причалу – солидному, из бревен, которые могли выдержать серьезный груз. Плотники сделали два деревянных барабана и надели их на врытые глубоко в землю столбы. Никто не мог понять – зачем? Крутили у виска пальцем – чудит мужик.
Настал день, и Сергуня Челнок под ручку провел меня на паром – принимай, хозяин. Паром был большой, внешне неуклюжий – это тебе не легкие стройные ушкуи или струги. Паром при мне спустили на воду; подняв кучу брызг, он закачался на волнах. Я спустился в трюм, осмотрел – внутри было сухо, течи не было.
– Теперь нагружайте, – скомандовал я.
– Сколько грузить?
– Вес четырех лошадей, телег с грузом, два десятка человек.
– Это считать надо.
Сергуня уселся считать, я считал отдельно. Получалось где‑то четыре тонны, или двести пудов. Я распорядился грузить все двести пятьдесят.
– Помилуй бог, у меня столько груза нету. На каждой верфи были мешки с песком весом три пуда – для загрузки судов и проверки остойчивости. Мы покидали все мешки, и для полного веса на палубу взошли десять человек. Паром просел, но чувствовалось, что он может принять и вдвое больше. Вот теперь я отсчитал деньги и попросил за отдельную плату перегнать его к причалу.
За работу взялись четверо мужиков с длинными шестами. Отталкиваясь ими от неглубокого дна, они медленно передвигали паром по воде. Течение реки помогало движению. Я шел по берегу.